Виктор Свен - Моль

Крестьянин замолчал и стал вертеть цигарку. Кто-то зажег спичку.

— Эй, прикуривай!

В эти секунды, пока Митрич прикуривал, Решков почувствовал, что все находившиеся в этом вагоне, принялись рассматривать его отличный костюм и гладко выбритые щеки.

— Да, — произнес Решков. — Были ошибки. Но построить новое…

— Новое! — крикнул Митрич. — Где оно, твое новое? Ты не видишь! А я вижу! Потому что смотрю округ себя человеческим глазом. А ты… ты глазами гражданина того партийного будущего, объявленного Ильичем и Виссарионовичем.

— Ты что, — вмешался молодой парень, — ты против советского государства?

— Вон ты куда гнешь! — Митрич бросил окурок на пол. — Государство? Какое? Чтоб все были острижены, чтоб никаких Марксовых патл не было, чтоб у всех были мысли одинаковые, такие, как в отаре овец. С отарой — куда как легко: хозяин велел, овцы и двигаются. В кошару? В кошару. В царство коммунизма? В царство коммунизма. В концлагерь? В концлагерь!

— А если люди не захотят? — насмешливо спросил кто-то с верхней полки.

— Захотят, — серьезно сказал Митрич. — Раз подались под одного хозяина и под одну программу — захотят!

— А думка своя у людей останется? Ну, мысли там разные? — не успокаивался верхний пассажир.

— Хозяин сделает так, что и мысли знать будет. Хозяин организует, чтоб и мысли мертвецов знать.

— Да мертвецы навеки глаза закрыли.

— Хозяин тому не верит!

Весь вагон взорвался смехом.

— Фу, дьяволы! — замахал руками появившийся кондуктор. — Надымили махрой! А ну, предъявляй билеты! Приближаемся к Омску.

— Как? Уже Омск? — спросил Решков.

— А тебе что нужно? Ялта?

Когда Решков показал свой билет, кондуктор грубо бросил:

— Тут, брат, такой курорт, что…

Вернувшись в свое купе, Решков около часа сидел у окна.

«Тут, брат, такой курорт», навязчиво шевелились кондукторские слова. Решкову хотелось забыть их, но торопливое вздрагивание вагона мешало, к тому же и идущий откуда-то снизу стук колес тоже, казалось, повторял: «Тут, брат, такой курорт…»

Потом колеса сбились с такта, заверещали и поезд остановился.

— Омск, — с каким-то недоумением сказал Решков, выходя из вагона. А когда попал на привокзальную площадь, увидел ее обычно-знакомой, спросил: «Зачем?» Вместо ответа мелькнула мысль, что и Омск, и Иртыш, что всё это — в последний раз.

Через некоторое время он уже был на пристани. Хотя небольшой рейсовый пароход отходил лишь через час, Решков почему-то заторопился. Он получил место в каюте, но в ней не остался. Он поднялся на палубу, прошел в носовую часть и сел. Место оказалось очень неудачное, на сквозняке, но Решков на это не обратил внимания.

Когда пароходик отчалил от пристани и двинулся вниз по течению, к северу, Иртыш сразу помрачнел. Может быть потому, что тучи заволокли небо, а может быть и потому, что здесь начинался край концентрационных лагерей.

Думал ли об этом Решков? Трудно сказать. Иногда он оглядывался по сторонам, но до того безучастно, что, казалось, ничего не замечал. Он как будто не обращал внимания на то, что трюмы битком набиты людьми, которых везут куда-то далеко, за Полярный круг. По сравнению с крепкими, мордастыми и грубыми конвоирами, они выглядели беспомощными и очень покорными, как будто бы примирившимися со своей судьбой.

На одной из маленьких пристаней Решков сошел с парохода и часа через полтора был в большом сибирском селе.

Примерно полдня он провел в громадном здании, расположенном в центре села. В здании было всё: и милиция, и партийный комитет, и отделение госбезопасности, всё — имеющее прямое отношение к управлению лагерями.

Встретившись с нужным начальством, что-то записав, кому-то сделав замечания, Решков направился к школе.

Чем ближе она становилась, тем нерешительнее шагал Решков.

«А может быть и не нужно? — наконец спросил он себя. — Может быть, лучше вернуться, потребовать катер, отправиться в Омск, дождаться поезда и…»

Но тут он вспомнил, что послал письмо сюда, в эту школу, о том… и он как бы перечитал вновь это письмо, написанное учительнице Ирине Мовицкой. В письме была просьба еще раз встретиться, теперь уже действительно в последний раз, для последнего разговора. Он просил об этом. Он указал день: 20 июня.

Сегодня и было 20 июня.

Решков вошел в школу. Убиравшая коридор сторожиха спросила:

— Вы к учителке? — и добавила: — Вон туда. Идите за мной.

— Спасибо, я знаю, — ответил Решков.

В конце коридора была знакомая дверь. Решков подошел к ней, постучал и, стоя на пороге, тихо сказал: