Виктор Свен - Моль

А что тут появлялись разные люди, Автор убедился сам. Здесь ему довелось сталкиваться с очень интересными… даже с одним таким, что отвернулся от своих миллионов. Есть же такие чудаки! Автору даже кажется, что не будь их — мир стал бы беднее и серее! И когда Автор за соседним столиком привык встречать этого сравнительно молодого, элегантно одетого господина, всегда сидевшего спиной к залу и сквозь сильные стекла очков глядевшего в бокал с вином — тогда Автор решил, что появление этого господина не случайность.

Однажды господин в очках пришел со своим вином, но места не было. Оглянувшись по сторонам, он нерешительно подошел к Автору и спросил:

— Я вам не помешаю? Можно?

— Конечно, пожалуйста, — с тревожным предчувствием чего-то значительного, ответил Автор. — Прошу вас.

Некоторое время длилось молчание. Потом пришедший поднял свои, увеличенные стеклами очков, глаза, и сказал:

— Я вас тут встречаю. Довольно часто. Тут, ведь, правда, симпатично и… и тут… тут, понимаете, как будто бы тебя охватывает состояние…

— Состояние одиночества? — тихо произнес Автор.

— Да, да. Вы это определили очень… очень правильно. Верно. Состояние одиночества. И я рад, что встретил человека, чувствующего… даже, может быть, ищущего одиночества не в горах, не в заброшенной, деревушке, а вот здесь, среди этих столиков, — он несколько театрально развел руками, и склонившись над вином, начал говорить о себе.

Этот рассказ был так неожидан и откровенен, что Автор вначале прислушивался с некоторым недоверием. В самом деле: странно, ведь, узнать, что у человека громадное состояние, великолепная вилла, хорошие, по-настоящему преданные слуги, возможность путешествовать, встречаться с друзьями и… и вместо этого, иногда, уезжать, чтобы попасть в один из уголков ресторана Кюблера и провести несколько часов в одиночестве.

— А семья? — спросил Автор и посмотрел на красивое в своей задумчивости лицо рассказчика.

— У меня семьи нет. У меня никого нет. Никого, — повторил он. — Была мать. Старушка мать. Вы меня поймете? Она для меня была всё. И вот ее уж нет. И я… Я не знаю, что мне делать? Вокруг меня пустота. Меня ничто не поддерживает. И никогда и ничто не поддержит. Теперь я как дом, из-под которого исчез фундамент. Дом должен рухнуть.

Автор не будет воспроизводить в подробностях страшную исповедь человека, как будто бы уже определившего свою судьбу. Но Автор не может не воспроизвести таких слов господина в очках:

— Я не понимаю нынешних писателей. То есть, понимаю, но не принимаю создаваемое ими. Они — чужие мне… В настоящую душу настоящего человека они, вроде бы, не хотят или боятся заглянуть. Это умели делать когда-то. Без боязни. А сегодня? Возможно, я предъявляю чрезмерные требования… Возможно. Но я хотел бы встретить роман или повесть, в которых была бы раскрыта трагедия взрослого, думающего человека, утратившего старушку мать… Ее уже нет, и ее седеющий сын, как тот дом без фундамента, обязан рухнуть. Вы скажете, что это несколько противоестественно? Согласен. Но я — тот дом без фундамента.

Он взглянул на часы и с сожалением сказал:

— Мне надо уезжать… Спасибо.

— За что? — в недоумении спросил Автор.

— Должно быть за то, что вы первый, с кем я так говорил. Я даже надеюсь, что мы с вами встретимся. Как знакомые…

И он протянул Автору свою визитную карточку. На ней — имя, фамилия, город, название улицы и номер дома. Автору довелось еще не раз встречаться с господином в очках, о котором он уже многое знал и уж ни в чем не сомневался.

Автор нарочито не называет фамилию этого странного господина. Почему? Так, не нужно. Не к чему…

Но Автор, как только забивался в свой угол ресторана Кюблера, часто вспоминал о своих встречах с господином в очках… Вспоминая, Автор вынимал тщательно хранимую вырезку из газеты «Абендцейтунг» за 26 ноября 1967 года, в которой — на первой странице — под крупным заголовком сообщалось о том, что «самоубийца пожертвовал свои миллионы слепым».

Самоубийца — это тот самый господин в очках, который о самом себе в ресторане Кюблера говорил: «Вокруг меня пустота. Меня ничто не поддерживает. И никогда не поддержит. Была старушка мать. Ее нет. Я как дом, из-под которого некая сила вырвала фундамент. Дом должен рухнуть».

Вспоминая эти слова, Автор перечитывал заметку в «Абендцейтунге». Газетные строчки говорили о том, как миллионер сидел вечером в гостях у своих друзей, как неожиданно поднялся и еще более неожиданно сказал: «Прощайте. Я ухожу. Вам хорошо»… Все с удивлением посмотрели на него, и никто, конечно, не предполагал, что он — через полчаса попав в свой великолепный особняк — не снимая смокинга ляжет в постель, с которой его уже поднимут мертвым…