Василий Алексеев: Невидимая Россия

— Вы, Истомин, наверно, говорите только про себя! — визгливо прокричал директор.

На другой день в школьной стенгазете, в отделе «кому что снится» было написано: «Истомину снится патриарх Тихон». Это значило, что против Павла началась настоящая травля. Защиты искать было негде.

Однажды, подходя к старинному, с колоннами, зданию школы Павел встретил гимназического сторожа Григория, уютного, чистенького старичка, прежде строгого хранителя всех гимназических тайн и традиций. После смены директора Григорий чувствовал себя еще хуже, чем Павел, и терпели его только благодаря несомненно пролетарскому происхождению.

Вид у Григория был совсем расстроенный, щетинистые усы печально повисли. Григорий хотел было пройти мимо, но приостановился и с трудом произнес:

— Занятий сегодня не будет.

— Почему не будет? — удивился Павел.

Григорий безнадежно махнул рукой и Павлу показалось, что глаза старика наполнились слезами.

— Эта самая, как ее… ячейка… судить будет.

— Кого судить? — еще более удивился Павел.

— Ячейка… судить будет… — повторил Григорий и пошел дальше.

Войдя в класс, Павел застал там только старосту, Сережу Анохина.

Родители Анохина ушли заграницу с Белой армией и он воспитывался у двоюродной сестры.

— Иди в зал, — сказал Анохин, — там скоро суд начнется.

— Мне уже Григорий говорил, только я понять не могу, какой суд? — спросил Павел.

Сережа недоверчиво посмотрел на товарища:

— Разве ты ничего не слышал?

— Конечно, не слышал.

Павел знал, что Сережа по натуре службист и дипломат и борьбу с директором считает бессмысленной.

— Комсомольская ячейка и актив ставят инсценировку суда над старой школой, все ученики должны присутствовать. Иди скорее в зал, а то на тебя и так косятся, — сказал Сережа, смотря в сторону.

В длинном актовом зале с одной стороны была сделана деревянная трибуна, задрапированная кумачом. В центре трибуны стоял большой стол для членов суда, два маленьких стола для прокурора и защитника и скамья для подсудимых. Над трибуной, на задрапированной подставке, возвышался белый гипсовый бюст Ленина. Бюст с саркастической улыбкой смотрел на зал, полный учениками первой и второй смены.

В дверях Павел столкнулся с комсомольцем Ивановым. Иванов насмешливо посмотрел на Павла, скривил тонкие брови и произнес жалобным голосом:

— А как себя чувствует патриарх Тихон?

Павел не ответил и прошел в зал. Войдя, он быстро пробежал взглядом по лицам учеников. Того, чего страстно желал Павел, не было. Большинство относилось к происходящему, как к забавному зрелищу, — и только, все радовались, что занятия отменены. Взгляд Павла остановился на Наташе Соколовой, первой красавице школы. Черные глаза Наташи блестели весельем и возбуждением…

— Как ей не противно всё это! — с горечью подумал Павел и сел в самый дальний угол.

На трибуну взошла девушка в красной косынке — Лиза Линде, секретарь комсомольской ячейки.

— Товарищи, — заговорила Линде развязно и уверенно, — комсомольская ячейка и актив решили поставить инсценировку суда над старой, отжившей школой. Я буду прокурором, Свержевский — защитником, подсудимой будет Валя Ильина, председателем суда — тов. Блюхер, членами — комсомольская ячейка и старосты двух старших классов.

— Неужели Анохин согласится участвовать в этой гнусной комедии? — подумал Павел.

— Участники суда, прошу занимать места! — кончила Линде вступительное слово.

Тов. Блюхер первый взошел на трибуну, остальные гуськом следовали за ним. Анохина среди вошедших не было…

Молодец, наверно, куда-нибудь спрятался, — решил Павел.

— А где староста Анохин? — осмотрелся кругом тов. Блюхер, — почему нет Анохина?

Дежуривший у дверей Иванов на минуту исчез и затем появился вместе с Анохиным.

— Где ты пропадаешь? — недовольным тоном спросила Линде.

— Я следил, чтоб кто-нибудь не застрял в классе, — промямлил Анохин краснея.

Когда все разместились, Линде опять встала и начала обвинительную речь. Несмотря на уверенный тон, речь была длинна и мало убедительна. Выходило так, что старая школа воспитывала аполитичных, глупых, пустых людей, интересующихся только нарядами и вечеринками. Подсудимая Валя Ильина, действительно, была девочкой такого типа, хотя сама этого явно не понимала. Она сидела на скамье подсудимых румяная, хорошенькая, глупая и смущенная тем, что не знала, как следует себя держать в таком странном положении.