Ольга Бешлей: Мой дикий ухажер из ФСБ и другие истории (сборник)

Коротко переговорив с Николаем, он кивнул, и стало понятно, что нам пора уходить. Мы вышли наружу. Но не прошли и нескольких метров, как Николай тронул меня за локоть.

– Подожди.

Мы обернулись.

К нам бежал румяный мальчик в кафтане и ватнике. Ноги в валенках лихо скользили по коркам льда. Он чем-то размахивал и кричал:

– Подарок от владыки! Подарок от владыки!

В этот момент время словно пронзило меня насквозь: как будто мальчик этот бежал ко мне, перепрыгивая временные толщи, да и я – может быть, и не я, а раба божья Ольга – стою тут с Николой, а дома семеро по лавкам, и все некормлены.

Вневременной мальчик настиг нас и вручил газетку, названия которой я не запомнила.

В это время из приемной вышел владыка, мальчик бросился к нему, согнулся в поклоне, коснувшись рукой ледяной земли, после чего получил благословение – старец с силой перекрестил его, ощутимо ткнув длинными пальцами в лоб и плечи.

В сопровождении свиты, опираясь на посох, он медленно двинулся к церкви под колокольный звон. Мы – также медленно – двинулись к троллейбусной остановке.

Уже в троллейбусе Николай принялся рассказывать мне о каком-то исследовании, посвященном пассажирам наземного общественного транспорта. О том, что им пользуются по большей части коренные жители городов.

– Посмотри вокруг, – говорил он. – Ведь это же очень московские лица, это все коренные москвичи, в метро будет совсем другая картина, обрати внимание.

А я вдруг подумала о том, сколько еще мест «за линией» существует так близко. И о том, что хотелось бы там найти.

«Вот Николай все ищет настоящего русского человека, – думала я. – А между тем это он и есть. Верующий, образованный, талантливый человек, который знает свою историю и культуру, который любит Россию и в то же время легко может быть и Николой, и Николя».

Потом мы пили глинтвейн в ресторане, где прямо в зале стояла ледяная витрина с устрицами, и Николай уговаривал меня сходить на Прощеное воскресенье в церковь. Он рассказал, что не только еженедельно ходит в храм, но и прислуживает в алтаре, и в ответ на мое удивление вдруг добавил:

– У нас в семье до революции было несколько поколений священников.

Тут Николай как будто снова немного переменился в моих глазах – я по-другому отметила его черты лица, и бледность, и голос.

Спустя пару дней Николай скажет, что поедет преподавать за границу. И я пожелаю ему удачи.

Какие-то имена в этой истории изменены, какие-то нет. А может быть, никакие не изменены. А может быть, я вообще все переврала. Я не знаю.

Дело в том, что, готовясь к обыскудва года назад, я выбросила все рабочие блокноты, а память, на которую мне теперь приходится полагаться, – как известно, ненадежный соавтор.

Я точно помню, как звали главного героя этой истории. И я точно знаю, что не стоит здесь его называть, потому что господин М. – один из самых неприятных и надоедливых людей, с какими мне приходилось иметь дело. Несколько лет назад, когда я опубликовала о нем расследование, он долго заваливал меня гадкими письмами и грозил судами. Господин М. к тому же опять попал в неприятности – последнее время мне то и дело пишут иностранные юристы, которые интересуются его прошлым. И хотя вычислить этого персонажа довольно просто, я все же буду настаивать, что все совпадения случайны.

Что касается города N, то на момент описываемых событий в Азово-Черноморском бассейне у России было двенадцать портовых городов, что тогда, как ни странно, вполне всех устраивало.

Это было лето моего двадцать первого года. Редакция журнала, в котором я тогда работала старшим корреспондентом отдела политики, только-только вышла с каникул. Все ходили расслабленные, с благостными загорелыми лицами.

Все, кроме меня.

Во-первых, я тем летом не смогла поехать на море. Во-вторых, уже было ясно, что из магистратуры меня в начале учебного года выгонят. В-третьих, политических тем почти не было. Второй корреспондент отдела Егор – студент журфака МГУ – обладал удивительной способностью находить политическую подоплеку буквально во всем, включая, к примеру, решение Роспотребнадзора причислить петрушку курчавую к наркотическим средствам. Но я училась в Высшей школе экономики и такой изобретательностью не обладала, поэтому, пока коллега Егор безмятежно курил в кабинете косяки из петрушки, лихорадочно искала себе занятие.

И вдруг судьба – как мне сначала показалось – смилостивилась.