Ольга Бешлей - Мой дикий ухажер из ФСБ и другие истории (сборник)

Успокоили меня разговором о Боге и ангелах небесных.

О смерти я с тех пор старалась всерьез не думать, ходила в церковь, читала Евангелие и как-то убедила себя, что в грядущей, пугающей тьме нет ничего, кроме света.

Когда спустя много лет умер дед, я не приехала на похороны из Москвы.

– Нечего на покойников глазеть, – строго сказала мне мать в телефон. – Психологи пишут, что у вас, у творческих людей, тонкая душевная организация. Впечатлишься – и будешь потом как какой-нибудь Достоевский со своей лошадью.

– Мам, лошадь была у Ницше…

– Не мамкай! У Достоевского там тоже была какая-то лошадь! В общем, не надо смотреть на все эти ужасы. Ваше поколение может жить легко. Я хочу, чтобы ты жила легко! Лег-ко! Не переживай ни о чем! Ни о чем!

Но легкой жизни, которой так желала для меня мать, никогда у меня не было. А почему, я и сама не знаю.

Тяжело мне было всегда. Казалось, что я сама ищу этой тяжести – в учебе, в работе, во всех своих увлечениях. Если учиться – то чему-то, что непременно будет даваться сложнее всего. Если работать – то там, где нужно отдать все силы. Если любить – то кого-нибудь недостижимого. Так я училась в физико-технической школе, к которой у меня не было ни малейшей склонности. Так влюблялась в актеров столичных театров и преподавателей. Так писала про металлургическую и химическую промышленность после университета. Так три с половиной года работала в политическом журнале, где большинство сотрудников не задерживалось более чем на два месяца.

Вся суть этих усилий сводилась к выживанию, которое мне и представлялось наиболее достойным занятием. Легкая жизнь мне казалась уделом людей очень глупых, или бесталанных, или каких-нибудь малахольных. Ну в самом деле, как же читающий, думающий, переживающий человек в России может жить легкой жизнью? Как же может он не страдать, когда принимаются ужасные законы, когда невиновных сажают в тюрьмы, когда толпы людей, по сообщениям независимых СМИ, бегут за границу, когда зима стоит за окном по полгода, а Россия – которая тебя родила, воспитала и вырастила – мрачно молчит вокруг и молчание это тягостное и страшное?

Нет, нужно страдать, и плакать, и жаловаться, и всего на свете бояться, а главное – будущего, которым, конечно, уже завладело какое-то зло.

Откуда пришли ко мне эти мысли, я до сих пор не знаю. Возможно, зловещая бабушка Аня, которая в тихом своем поселке жила, словно на войне, мне что-то передала, а может быть, их невольно внушили родители, последние лет пятнадцать ждавшие какой-нибудь катастрофы. Мне все хотелось, чтобы кто-нибудь меня защитил, оградил от всех бед, от Москвы, от несчастной любви, от злого редактора и жестокой страны, но я не знала, кто это может быть.

Тревога. Страшная тревога – за себя, за свое будущее, за нерожденных еще детей – владела мною всецело.

И когда страх этот достиг апогея, в моей жизни появился Герундий.

Было это тоже весной – кажется, в апреле.

Шла война. Ну то есть как шла… где-то шла война. Не под нашими окнами и даже не в нашей стране. И даже – по утверждению федеральных СМИ – не наша страна принимала в этой войне участие. Однако все знали, что воюют там наши, и умирают там наши, и отвечать за все это тоже придется нам.

В редакции маленького политического журнала, где я тогда работала, разговоры все, разумеется, тоже были лишь о войне. Главный редактор – женщина сильная, громкая, властная – выглядела очень воодушевленной, говорила, что мы живем в «интересное время», и почему-то все время хотела отправить на войну тихого непьющего вегетарианца, работавшего у нас в отделе «Политика».

Я восхищалась военными репортажами и чувствовала себя очень никчемной. В социальных сетях превозносили героев, которые ездили под пули писать репортажи, а я сидела в редакции и делала материалы про бесконечные политические суды.

К тому же мне было тогда одиноко. Два самых любимых моих человека – Латышкаи А.Г. – ушли вместе в паломничество по Испании. Особенно не хватало А.Г., который был сильно старше и много мне помогал. В паломничество это ужасно хотелось и мне, но работа не позволяла все бросить на целый месяц, а кроме того, я знала, что не вынесу долгой пешей дороги – как не вынесу никакой войны.

И вот в это-то беспросветное время появился Герундий.

Незадолго до этого у моих родителей умер кот, и они горевали. Переживания их были мне непонятны, и я решила найти им другого кота. В начале мая в ленте Фейсбука мне попался пост о том, что был найден на улице белый котенок, и я сразу откликнулась.