Зэди Смит - О красоте

И понеслось. Поддержали первого выступающего — рифмовал он топорно, но красноречиво говорил о последней войне США. Затем вышла долговязая и неуклюжая девица с ушами, прорезающими идеально ровную завесу ее длинных волос. Клер подавила свою неприязнь к сложным метафорам и смогла насладиться жесткими остроумными стихами девушки об окружающих ее ничтожествах. Потом трое парней один за другим познакомили присутствующих с хроникой брутальной жизни улицы, третий говорил на португальском. Тут внимание Клер иссякло. Прямо перед ней под выразительным углом сидела Зора, демонстрируя ей свой профиль. Клер обнаружила, что невольно рассматривает его. Как много в ней от отца! Тот же слегка неправильный прикус, удлиненное лицо, внушительный нос. Увы, она толстеет, ее явно ждет судьба ее матери. Клер казнила эту мысль. Какой смысл ненавидеть Зору, или Говарда, или себя? Ненавистью делу не поможешь. Тут нужно личное прозрение. Дважды в неделю в шесть тридцать вечера Клер приезжала в Бостон, к доктору Байфорду на Чапел Хилл и платила ему 80 долларов в час за помощь в обретении этого прозрения. Вместе они пытались разобраться в том мучительном хаосе, который породила Клер. Если что и было хорошее в ее жизни за прошедшие двенадцать месяцев, так это сеансы у доктора Байфорда: из бившихся с ней годами психоаналитиков он был близок к разгадке как никто. На сегодняшний день выяснилось следующее: Клер Малколм склонна к самосаботажу. В соответствии с поведенческим алгоритмом, сложившемся, по мнению доктора Байфорда, еще в младенчестве — слишком уж глубоко он въелся в жизнь Клер, — она методично саботировала любую возможность счастья. По-видимому, ей казалось, что она недостойна его. Случай с Говардом был всего лишь последним и самым впечатляющим эпизодом в долгой истории эмоционального тиранства, на которое она считала нужным себя обрекать. Один выбор момента чего стоит. Наконец — наконец! — ей было послано это чудо, этот ангел, это сокровище — Уоррен Крейн, мужчина, который (поощряемая Байфордом, она выдала целый список его черт):

а) не считал ее опасной;

б) не боялся ее сексуальности и не испытывал ужас перед ее полом;

в) не подавлял ее умственно;

г) не желал подсознательно ее смерти;

д) не завидовал ее богатству, репутации, таланту или силе;

е) не пытался вклиниться между ней и ее глубокой привязанностью к земле, более того, любил землю сам и поощрял ее любовь к ней.

Она вышла в открытое море радости. Наконец-то, в свои пятьдесят три. Разумеется, лучшего времени для порчи собственной жизни не придумаешь. И она вступила в связь с Говардом Белси, одним из ее старых друзей. Мужчиной, никогда ее не возбуждавшим. Идеальная диверсия, думала она, оглядываясь назад. Надо же было выбрать именно Говарда Белси! Прильнув в тот день к Говарду в конференц-зале на кафедре африканистики, открыто предложив ему себя, Клер не знала, зачем она это делает. Зато она ощутила, как из задворок его существа к ней навстречу хлынули все классические мужские фантазии и мотивы — жажда новой плоти, другой жизни, стремление вернуть молодость, последняя возможность завоевать кого-то еще. Говард обнаруживал тайную, призрачную, бесславную сторону своей натуры. С таким собой он знаком не был, такого себя он считал ниже себя; Клер поняла это по настойчивости, с которой он сжал ее хрупкую талию, по неловкой поспешности, с которой он ее раздел. Желание застало его врасплох. Клер же ничего особенного не почувствовала. Одну тоску.

Их трехнедельный роман даже не пересек порога спальни. Спальня означала принятие осмысленного решения. Вместо этого, плывя по течению своего рабочего графика в колледже и встречаясь трижды в неделю после занятий, они запирались в кабинете Говарда и падали в его огромный, топкий диван, обитый нарочито английской, в духе Уильяма Морриса [55] Уильям Моррис (1834 1896) английский поэт и художник, крупнейший представитель второго поколения прерафаэлитов; основатель фирмы по производству предметов декоративно прикладного искусства и автор растительных орнаментов для тканей, ковров и т. д. , тканью с папоротниками. Среди этой листвы они и занимались сексом, молча и свирепо, почти всегда сидя; Клер оседлывала Говарда, охватывая его торс маленькими веснушчатыми ногами. После соития Говард обычно пригибал ее тело к дивану, принуждая лечь, и, к удивлению Клер, обшаривал ее своими большими ладонями: клал их ей на плечи, на плоскую грудь, на живот, на лодыжки, на тонкую благодаря эпиляции линию лобковых волос. Словно для него это было невероятно, и он проверял, реальна ли она, реально ли все происходящее. Затем они вставали и одевались. Как это снова могло случиться? — спрашивали они, именно так или другими словами. Глупый, трусливый, бессмысленный вопрос. Между тем секс с Уорреном вновь и вновь приводил ее в экстаз и неизменно высекал слезы вины, которые Уоррен в своем неведении принимал за радость. Кошмарная ситуация, тем более что она не могла объяснить ее даже себе самой; Клер закабаляло и вгоняло в ступор долгое эхо ее убогого, безлюбого детства. Оно продолжало душить ее спустя столько лет!