Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

Всю неделю я слушал рев и перекличку грузовых судов на море, глядел на окутанный серым или сиреневым туманом Кони-Айленд, чтобы после ужина ждать ее ответа в телефонной будке, пытаясь сосредоточиться на мысли о занятиях. Возвращался я поздно, чем ставил себя под удар. Лишение увольнительной было бы крахом, поскольку Стелла теперь являлась для меня самым главным на свете.

В субботу я был как в лихорадке и еле дождался окончания обычных парадных церемоний. Господи, что со мной делалось! Проносясь над Бруклином по мосту, вознесенному на гигантских опорах, и дальше, над бурливыми водами залива, рядом со стремительными чайками, над военными судами в доках, разверстыми, как гигантские разобранные радиоприемники, над маяками бухты и — опять под землю, в туннель, я чувствовал, что вот-вот не выдержу — лопну или потеряю сознание.

Но бояться, оказывается, было нечего — Стелла ждала меня. Она проболела всю неделю, мучаясь разлукой и сомнениями, люблю ли я ее. В постели она плакала и ласкалась, прижавшись ко мне грудью. Она сказала, что, увидев меня тогда, на соборной площади, сразу же влюбилась. Она не особенно нуждалась в деньгах, которые попросила в Куэрнаваке, но это был способ не терять со мной связь. Ну а Оливер…

— Что мне за дело до Оливера? Какое он имеет ко мне отношение? Я хочу жениться на тебе.

Зная особенности моего характера, Клем советовал не спешить с женитьбой и обязательно выдержать полугодовой период помолвки. Но совет этот хорош для людей приценивающихся и выгадывающих, а не для тех, кто всю жизнь стремился лишь к одной-единственной.

— Конечно, — сказала Стелла, — я выйду за тебя, если ты меня любишь.

Я от всей души заверил ее в своих чувствах.

— Если чувства твои не охладит обед, — улыбнулась Стелла, — то после него опять попроси моей руки.

Еду она принесла мне в постель, в кровать, которую приобрела на аукционе, огромную, пышную, расписанную розами и венками. Кровать прикатила из Баварии. Стелла была сама предусмотрительность, не позволяла мне даже сделать бутерброд. Я возлежал, как римский патриций, время от времени бросая зверям объедки и ветчинные шкурки.

Она считала своим долгом рассказать мне о себе все без утайки.

— Я покупаю билеты ирландской лотереи, — сообщила она.

Я не усмотрел в этом ничего предосудительного.

— А кроме того, я мистик, последовательница Гурджиева.

Эта тема была мне в новинку. Стелла показала фотографию своего гуру — бритая голова, внимательный взгляд глубоко посаженных глаз, усы, как у боксера начала века. Что ж, вид вполне мирный.

А еще? Она тратит слишком много денег на наряды. В этом я мог убедиться — ее шкафы ломились от одежды. Но меня это не смущало, поскольку она с воодушевлением отнеслась к моему проекту насчет приюта для детей и школы и собиралась в нем участвовать. Так какое же значение могут иметь ее расточительность и гардероб? К тому же я гордился элегантностью Стеллы.

— И у меня есть долги, — добавила она.

— Не беспокойся, дорогая. Долги мы вернем. C'est la moindre des choses [203] Это меньшее из зол (фр.). , как говорят по другую сторону Атлантики.

Сидя в мягкой постели на роскошной кровати, любимый и обласканный, я чувствовал себя королем, способным единым словом устранять любые проблемы.

Мы решили пожениться, как только я окончу свои курсы в Шипсхеде.

Передо мной маячил некто Минтушьян, разумеется, армянин, как можно догадаться по его фамилии. Мы сидели с ним в турецких банях и беседовали, если можно счесть беседой монолог Минтушьяна — он учил меня уму-разуму, раскрывая суть вещей главным образом посредством аллегории.

Минтушьян был высок и громоздок, со скошенным затылком, как это порой случается у армян, что не мешало львиной важности его облика и значительности черт широкоскулого румяного лица. Его ноги напоминали о памятнике Клемансо на Елисейских Полях, где тот шагает против ветра; собрав в кулак всю свою волю, из последних сил стремится вперед, наперекор стихии, в галифе и гетрах, как воплощение величия и тщеты человеческих усилий.

В белой, выложенной кафельной плиткой клетушке мы с Минтушьяном общаемся по-приятельски, несмотря на разницу в возрасте и доходах — у Минтушьяна, по общему мнению, денег куры не клюют. Вид у него внушительный, а голос громоподобный и грохочет, как уголь, сгружаемый в угольный ящик. Должно быть, голос является одним из его профессиональных преимуществ, поскольку Минтушьян — адвокат. Он друг Агнес Каттнер, подруги Стеллы. Агнес живет недалеко от Пятой авеню, возле одного из латиноамериканских посольств, в роскошной квартире, обставленной мебелью в стиле ампир, с зеркалами, люстрами, тяжелыми драпри, китайскими ширмами, совами из алебастра и прочими атрибутами роскоши. Она посещает аукционы, где скупает драгоценности Романовых и Габсбургов. Агнес родом из Вены. Минтушьян создал для нее специальный фонд, так что об антиквариате своем она может не беспокоиться, а ее квартира стала вторым домом Минтушьяну.