Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

— Ах, так ты, оказывается, вернулся, — резко бросила она, увидев меня. — А я уже не ждала. Думала, тебя и след простыл. Наверное, так было бы лучше.

— Понятно, — сказал я. — Но к чему столько слов? Давай говорить по существу.

Тогда она заговорила по-другому, и я пожалел, что вызвал ее на это. С дрожью в голосе, словно сдерживая рыдания, она произнесла:

— Мы дошли до точки! До точки! Все кончено, Оги. Мы сделали ошибку! Я сделала ошибку!

— Ну, не торопись так! Подожди, опомнись! Давай по порядку. Если ты так разволновалась из-за Стеллы, то я…

— Всего лишь провел с ней ночь!

— Так вышло. Я поехал не той дорогой. Это единственная причина.

— О, ради Бога, прекрати, не надо! Каждое твое слово как острый нож! — воскликнула она, и вид у нее был действительно несчастный.

— Но это правда! — настаивал я. — А ты что подумала? Для ревности нет причин. Просто машина застряла в горах.

— Я утром насилу поднялась. А сейчас просто падаю! Не надо ничего говорить! Меня тошнит от твоего вранья!

— Что ж, — потупился я, разглядывая свежевымытые зеленые, как бархат, плиты под ногами, казавшиеся прохладными даже на ярком солнце, — если тебе хочется так думать и мучить себя подобными мыслями, то ничем не могу помочь.

— Хотела бы я мучиться попусту, — сказала она.

Почему-то эта фраза меня разозлила.

— Но так оно и есть, — отрезал я. — А если бы все было, как ты считаешь, неужели бы я скрыл это от тебя после всего, что ты мне о себе рассказывала — о морском кадете и всех других за время твоего брака? Так что ты вполне можешь дать мне фору.

Мы стояли друг против друга, красные, разгоряченные.

— Не думала я, что настанет время, когда ты попрекнешь меня этим, а я пожалею о своей откровенности. — Голос ее прервался, и на меня повеяло стужей, как от наледи на морском берегу после первых морозов. — И что мы с тобой станем считаться обидами — тоже не думала.

Выглядела она скверно: черные глаза нехорошо блестят, лицо совершенно белое, ноздри раздуваются, будто учуяли дурной запах и ее сейчас стошнит, как она и говорила. И животные, эти их клетки и миски, и кожаные кресла, и змеи, шуршащие в соломе, — все, что раньше, казалось, имело некий смысл, обесценилось и стало грубым и глупым, нагромождением вещей, лишним, ненужным ей в ее горе. А сама Тея устало поникла, сгорбилась, на шее проступили жилы. И при этом, мучимая жестокой ревностью, она жаждала причинить мне боль, заставить меня страдать.

Неизвестно почему, я считал ее настроение преходящим, но в то же время боялся. Я сказал:

— Ты даже мысли не допускаешь, что между нами ничего не было! Ведь так? Не допускаешь? И из-за того, что мы провели ночь вместе, тебе видятся страшные картины.

— Что ж, допустим, это неразумно, но разве между вами ничего не было? Ты можешь поклясться?

Я уже собрался сделать это, потому что поклясться было необходимо, хотя я и страдал от надобности лгать и притворяться, даже не успев смыть с себя запах Стеллы, но Тея меня остановила:

— Нет. Не надо. Ты лишь повторишь то, что уже говорил. Я знаю. Мне не нужно ничего воображать, я уже все себе вообразила. И не ожидай от меня сверхчеловеческой выдержки. На такое я не претендую. Это было очень больно, гораздо больнее, чем я могу выдержать.

Тея больше не плакала, но мрачное безмолвие, в котором она пребывала, отражалось в ее взгляде.

И это смягчило меня, растопив мою суровость, как внезапно вспыхнувшее пламя.

— Оставим это, Тея. — Я шагнул к ней, но она отстранилась.

— Зачем ты вернулся?

— Послушай…

— Я серьезно. Ты можешь нежничать со мной, а через десять минут быть с ней, и через пятнадцать — еще с какой - нибудь шлюхой. Тебе это раз плюнуть. Но как вы сошлись — вот что мне интересно!

— Как? Моултон познакомил меня с ней и Оливером.

— Почему тогда она не обратилась к своему другу Моултону? При чем тут ты? Ты заигрывал с ней!

— Нет, ничего подобного. Просто она меня выбрала, решила, что я способен на участие. Она видела нас с тобой вместе и, наверно, сочла, что я лучше других способен понять женщину, оказавшуюся в трудной ситуации.

— С какой же легкостью ты лжешь! Она выбрала тебя по обличью дамского угодника. Поняла, что отказа не будет и она сможет вертеть тобой как хочет!

— О нет, нет, ты ошибаешься! — сказал я. — Просто она попала в переплет и я ее пожалел. — При этом я, конечно, помнил наш разговор в апельсиновой роще и чувство, меня тогда охватившее, порыв, который я не в силах был загасить. По всей вероятности, Тея догадывалась об этом, что мне казалось удивительным. Еще в Чикаго она предсказала, что я убегу от нее за любой юбкой, которая меня поманит. Правда, тогда она была менее сурова в своих оценках и не судила меня так безжалостно. В Чикаго меня восхищала возможность быть с ней откровенным, не иметь секретов, теперь же качнуло в другую сторону — отсутствие секретов показалось губительным. -