Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

В разговорах со Стеллой стоило бы обсудить, насколько прочным окажется наш союз и постоянными — отношения, но я думал в основном о Tee. А поскольку об этом приходилось молчать, не заговаривали мы и о других важных вещах. И вообще не касались главного. Тею Стелла упомянула лишь однажды, сказав, что та придерживается очень строгих взглядов. Вскоре мы уснули, и сон нас сблизил больше, чем разговоры.

Много лет спустя я пережил нечто подобное на переполненном пассажирами испанском корабле, следовавшем из

Пальма-де-Майорки в Барселону. В каютах было очень тесно, и на ночь я устроился на палубе, среди так называемого простого народа — рабочих в спецовках, матерей с грудными детьми, каких-то девушек, которых рвало через борт, певцов, наяривавших на концертике, стариков, мертвым грузом валявшихся здесь же или сидевших в задумчивости, раскинув ноги и выпятив толстые животы. Пахло гарью, в воздухе летали хлопья сажи из топки. Малорослые матросы в белых форменных одеждах ходили по палубе, переступая через лежащие тела. Я укрывал своим пальто девушку из Техаса, откровенно признавшуюся, что выискивала среди этой чужеземной толпы земляка-американца. Всю ночь мы пролежали, тесно прижавшись друг к другу, и когда нас пробрал острый рассветный холодок и колышущиеся волны окрасились розовым, девушка напомнила мне Стеллу.

В тот раз, проснувшись, мы окунулись в шум и сутолоку, царившие на мокрой палубе, сейчас же нас окружало дымное рассветное марево и тяжкое молчание гор, похожее на тишину, наступающую после автомобильной катастрофы; лишь изредка стрекотали крошечные кузнечики. От серых с прозеленью скал веяло холодом, с которым мешался тянущийся из деревеньки дымок. Запах древесного угля, для многих такой родной, уютный, гостеприимный, для меня имел оттенок инородности. Стелла, кутаясь в одеяло, пыталась разглядеть что-то внизу, на самом дне ущелья, от глубины которого у меня холодело внутри и сжималось сердце.

Индейцы за плату каждому по песо помогли мне завести мотор, и мы добрались до Куэрнаваки, где я нанял ей такси до Мехико, отдав все оставшиеся доллары. Она сказала, что вернет мне деньги через «Уэллс-Фарго». О другом долге, размер которого определить было бы трудно, мы не говорили. Посулам ее я не верил, но деньги являлись единственной темой, пригодной для обсуждения. Конечно, чувствовала она не одну только признательность, но выразить могла лишь ее и потому рассыпалась в благодарностях, оставляя прочее за скобками. Впрочем, она все-таки сказала:

— Как-нибудь приедете повидаться со мной?

— Конечно, приеду.

Такси мы ждали на солнцепеке возле рынка, рядом росли цветы, и тротуар был скользким от опавших и раздавленных ногами лепестков. Напротив находились мясные лавки с требухой и висящими на крюках тушами, и мухи вились роями с жужжанием, громким, как первые стучащие по крыше капли дождя. Под разделочным столом примостился голоштанный ребенок. Он какал медленно, обстоятельно, и кал его был весьма необычного цвета.

Мы медленно прошли под стеклянной крышей галереи вдоль железных павильонов, где торговали всем, чем придется — скобяным товаром и перцем, говядиной и бананами, свининой, корзинами и орхидеями, — и яростно звенели насекомые, мясные и навозные мухи, мелькали их хитиновые тельца, сплетаясь в счастливом соитии, в воздухе стоял электрический гул — как будто вращалось, золотясь на солнце, гигантское колесо, бобина ткацкого станка, вбирающая в себя солнечные нити.

Наконец явился шофер. Стелла заставила меня еще раз записать имя и адрес ее импресарио, всегда знавшего, как ее разыскать. Она коснулась поцелуем моей щеки, и прикосновение ее губ пронзило меня странным чувством — подозрением, уж не ошибку ли я готов вот-вот совершить. Такси медленно двигалось сквозь толпу по рыночной площади, я шел рядом. Через окно мы пожали друг другу руки, и она сказала:

— Спасибо. Ты вел себя как настоящий друг.

— Счастливо, Стелла, — ответил я, — и удачи тебе… Большей, чем раньше.

— На твоем месте я бы не позволила ей слишком плохо обо мне думать, — сказала она.

Я не собирался позволять ей плохо думать о Стелле. Таково было мое намерение, когда я шел на встречу с Теей, готовясь ей солгать. Ничего вопиющего в такой лжи я не видел. Я возвращался к ней, собираясь с новой силой хранить ей верность. Намерение, которое, как я считал, оправдывало ложь и делало ее несущественной. Я не ожидал того, что испытал, встретив ее в саду у живой изгороди, успевшей расцветиться алыми восковыми ягодами. На Tee была ее дырчатая шляпа — она уезжала в Чильпансинго. Я тоже был готов туда ехать, если бы она мне разрешила. Ведь мне очень хотелось ее вернуть. Но я тут же отменил свое решение, подумав, что ехать не стоит. Уж слишком часто меня вовлекали во всякого рода странные предприятия — взять хотя бы эту историю с орлом. Хватит, пора остановиться. Нечего делать вид, будто готов сносить любые ее причуды и не удивляться им, словно удивить меня уже невозможно. Но я слишком торопился строить планы.