Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

Я ожидал увидеть его похудевшим, но он, напротив, пополнел. Однако это был не здоровый жирок, а скорее одутловатость от неправильного питания. Мне потребовалось некоторое время, чтобы свыкнуться с кривой улыбкой и рыжеватой щетиной на подбородке — раньше он всегда был гладко выбрит; наконец он успокоился и сел, сложив длинные пальцы на груди.

Летний день клонился к вечеру, и хотя я жил на последнем этаже ветхого деревянного дома, росшее во дворе дерево вздымалось выше крыши, и все вокруг заполонила блестящая листва; мы были словно в лесу, а внизу на лужайке птица, как молоточком, стучала по водосточной трубе. Все располагало к мирной беседе, но мы были напряжены.

Мне кажется, раньше люди не умели так злобно смотреть друг на друга. И родственники тоже, разумеется. Я постарался избежать этого с Саймоном, но у нас не получилось. И вдруг он сказал:

— А что ты делаешь на Саут-Сайд со всеми этими книгами? Решил вернуться к учебе?

— Хотелось бы.

— Тебе надо заняться книжным бизнесом. Впрочем, вряд ли ты сильно развернешься — ведь ты книги читаешь, как я заметил. Но тут уж сам думай! — Саймон хотел, чтобы его слова прозвучали презрительно, но ситуация была неподходящая и он благоразумно прибавил: — Полагаю, ты имеешь право спросить, куда меня самого привел мой выдающийся ум.

— Мне не нужно спрашивать. Я знаю. Глаза у меня есть.

— Ты сердишься, Оги?

— Нет, — ответил я; одного взгляда было достаточно, чтобы понять, как далеки мои чувства от гнева. Он и хотел лишь одного взгляда, а потом опустил глаза. — Не скрою, вначале сердился. Все навалилось… и смерть Бабули.

— Да, Бабуля умерла. Думаю, она была очень старая. Тебе удалось узнать, сколько ей стукнуло? Наверное, мы никогда… — Он говорил о старухе с иронией, печалью и даже благоговейным трепетом. Мы всегда с улыбкой приписывали ей необыкновенные способности. Потом Саймон отбросил напускную самоуверенность и произнес: — Каким я был дураком, когда связался с этим сбродом. Они отобрали мои деньги и еще поколотили. Я знал, что это опасные люди, но рассчитывал с ними справиться. Да нет, ничего я не рассчитывал, просто был влюблен. Любовь! Она мне кое-что позволяла. Вечером на застекленной террасе. Казалось, я вот-вот выскочу из кожи. Я до смерти хотел коснуться ее, и это почти все, что мне разрешалось.

Последние слова он произнес презрительно и грубо. По спине у меня побежали мурашки.

— Я услышал, что они поженились, и мне приснилось, как они трахаются — женщина и осел. Ей все равно. Ты ведь знаешь, каков он. Впрочем, без разницы — у него все как у других мужчин. И еще деньги. Вот что ей нужно — деньги! Он имеет всего несколько домов. Мелочевка. Просто она не знает лучшего.

Лицо его покраснело; теперь он говорил без прежнего презрительного гнева:

— Понимаешь, мне противно быть таким, иметь такие мысли. Стыдно — правда. Ведь она не столь уж необыкновенная, а он не так и плох. Когда мы были детьми, он хорошо к нам относился. Ты ведь не забыл, а? Я не хочу из-за нее вести себя с ним как паршивая лайка, дерущаяся за рыбу. В детстве я высоко метил. Только потом выясняешь, что у тебя в действительности есть, а чего нет, и видишь, как на первый план выходят эгоизм и зависть, и тебе наплевать на других, если у самого все хорошо; и вдруг приходит в голову: было бы неплохо, если бы кто-то близкий умер и оставил тебя в покое. А потом я подумал, что если сам умру, такие же чувства будут у других.

— То есть как умрешь?

— Покончу с собой. Я был близок к этому в тюрьме на Норт-авеню.

Упоминание о самоубийстве прозвучало как факт. Саймону не требовалась моя жалость, он никогда не ждал ее от меня.

— Я не боюсь смерти, Оги, а ты? — спросил он, сидя спокойно и основательно; за его спиной шелестела листва, его фетровая шляпа вырисовывалась то на зеленом, то на желтом фоне. — Я спрашиваю: ты боишься?

— Скажу так — умереть не жажду.

Тень от неведомых мне мыслей пробежала по его лицу, и он как-то расслабился, стал мягче и непринужденней. А потом рассмеялся:

— Ты умрешь, как и все. Однако признаю, не об этом думают глазеющие на тебя люди. Ты красивый парень. Только мало заботишься о себе. Любой другой на твоем месте потребовал бы у меня деньги. Поступи ты со мной так, я бы вытряс их из тебя. Или позлорадствовал, увидев в таком жалком положении. Сказал бы: «Так тебе и надо. Пойдет на пользу!» Ну, раз ты не заботишься о своих интересах, придется позаботиться мне.

— О моих интересах?

— Естественно, — подтвердил он, слегка рассерженный моим вопросом. — Не веришь, что я думаю о тебе? Мы слишком долго толчемся среди неудачников, пора с этим кончать. Я уже устал.