И мы, конечно, пошли в физкультурный зал на втором этаже покидать мячик. Дверь была закрыта, и нам пришлось лезть через дырку (зал со стороны окон и стеклянной двери был обшит фанерой, чтобы не разбили стекла, и лишь на высоте двух метров фанера отстала и была довольно большая дыра, такая, что мы могли пролезть в зал). И если бы пролезли, то из коридора никто не мог видеть, кто же в зале. Нас это вполне устраивало. И когда Рафка и Ленька залезли в зал, а я уже проник в дыру так, что голова и грудь были в зале, а ноги — в коридоре, — кто-то схватил меня за ногу. Я рванулся и кого-то ударил. И вдруг с ужасом услышал голос Алексея Васильевича, нашего директора:
— Ах, ты еще и драться?
Я скатился в зал и сказал:
— Ребята, я ногой стукнул Алешку. Если он нас застанет, то наверняка выгонит вон из школы.
И пока директор с нянечкой искали ключ, чтобы открыть зал, мы через окно по водосточной трубе спустились на школьный двор и побежали в класс через черный ход.
На перемене Алексей Васильевич обходил десятые классы и смотрел всем на ноги. Я ужасно боялся, так как был в сапогах (папины, военные). Он мне сказал:
— Зайди в мой кабинет.
Я зашел. Там было еще шесть человек. И все в сапогах. (После войны многие ребята еще носили отцовские сапоги.)
Вошел Алешка и сказал:
— Какой-то негодяй ударил меня сейчас сапогом. Кто из вас это сделал?
Мы все сказали:
— Ах-ах! Как все это могло быть? Какое безобразие!
Алешка сказал:
— Перестаньте трепаться. Если вы признаетесь, то виноватого я исключу из школы, если нет — всех вас исключу. И не посмотрю, что вы десятиклассники. Позор какой, бить директора!
Мы сказали:
— Мы были на уроках.
Алешка сказал:
— По тому нахальству, с которым вы отказываетесь, я могу судить, что вы люди, совершенно потерявшие совесть школьника. Но я подозреваю, что это сделал Шифрин. Шифрин, я верно говорю?
Я сказал:
— Что вы, Алексей Васильевич. Что я, идиот, бить директора сапогом?
Алешка сказал:
— Вы слышите, как он отвечает? Его надо беспощадно выгнать вон из школы.
Тогда остальные ребята стали канючить:
— Простите его, Алексей Васильевич! Он больше не будет! Простите его, пожалуйста…
И я тоже канючил, и мы пели, как гнусавые нищие на паперти.
Алешка сказал:
— Ладно, но четверку в четверти за поведение я ему все равно влеплю.
И влепил.
Но это все ерунда, потому что я все-таки подтянулся по учебе и хотел получить медаль. Задача была такая: получить четверки по алгебре, геометрии и тригонометрии и пятерки по всем другим предметам. И у меня бы все это получилось, если бы я не был таким ослом. Тут я должен рассказать про нашего физика. Он неплохой мужик, но жутко нудный. Говорит он всегда монотонно и равнодушно. И его почему-то прозвали китайцем. Когда была консультация по физике перед экзаменом и он пришел в класс, я встал и сказал:
— Сергей Вадимыч, к нам сегодня нельзя.
— Почему? — спросил он монотонно и равнодушно.
— У нас сегодня облава на китайцев, — участливо сказал я.
— Хорошо, — сказал он, — я уйду, но пятерки по физике вам, Шифрин, не видать.
И ушел. Никто даже не засмеялся, а Вовка Мулин сказал мне:
— Ну и дурак.
У меня получилась лишняя четверка. И медаль мне не дали.
Я приступил к работе.
Типография у нас большая, новая, мы печатаем книги и брошюры для детей. Когда я в первый раз пришел к директору (его зовут Лев Яковлевич), он показался мне тихим маленьким невзрачным человеком. Он сильно картавит и никогда не смотрит на собеседника.
Я сказал:
— Здравствуйте, меня распределили к вам на работу.
Он сказал:
— Я слышал. Садись, мальчик, мы тебе сейчас придумаем должность.
Он нажал кнопку, вошла секретарша Галя.
— Позовите ко мне этих… Ну, вы знаете кого.
Пришли итеэровцы — мои будущие начальники и товарищи.
Лев Яковлевич показал на меня пальцем и сказал им:
— Этого мальчика распределили к нам после института. Он дипломированный инженер. Куда мы его поставим?
Главный инженер сказала:
— Пусть идет диспетчером в отделочные цеха.
И я стал диспетчером.
Утром я прихожу на работу. Это делается так. Я просыпаюсь под будильник. Это отвратительно, потому что самое сладкое — поспать после будильника. Я вскакиваю и несусь на кухню. Яичница. Это доступнее всего. Яичница с колбасой. Краковской. Я, стоя, со сковородки, сжираю яичницу и бегу на автобус.
Работа начинается ровно в восемь. Если я прихожу в три минуты девятого, табельщик пишет донос и меня казнят как прогульщика и лодыря. Задача — уложиться к восьми. Высунув язык, я мчусь по улице, чтобы до восьми отбить свой номер в проходной. Я влетаю во двор типографии — и все! Спокойно, засыпая на ходу, я медленно бреду в контору, сажусь за свой стол и сплю. Эти дремотные минутки прекрасны, — я грежу, я вижу какой-то чудный недосмотренный сон. Это время мое. Потом я сбрасываю оцепенение и вспоминаю, что я — диспетчер. Я должен обойти цеха, посмотреть, что идет сегодня на машинах, собрать наряды мастеров с выработкой за вчерашний день, подсчитать план, составить сводку и дать задание цехам на сегодня и завтра.
Читать дальше