Илья Суслов: Прошлогодний снег

Абрам Моисеевич не стонал. Он лежал на спине, положив желтые руки на одеяло. Его заострившийся нос не шевелился, глаза были широко открыты. Я наклонился к нему: он не дышал.

Я не попал в институт. Но как-то не чувствую себя виноватым, ну ни капельки. С пятого класса я почувствовал себя пригодным к чему-то гуманитарному. Поэтому я начисто забросил математику, физику и всякую там химию и всерьез занимался только литературой и историей.

Литературе нас учил Владимир Валерьянович. Он был странный человек. Когда в сочинении я по всем правилам написал, что «безродный космополит Сартр, поджигатель новой войны, должен сесть на скамью подсудимых», он, тяжело вздыхая, сказал: «Шифрин, я понимаю, что эту фразу ты списал из вчерашней газеты. Это хорошо, что ты умеешь пользоваться материалами… Но где твое мышление? Зачем ты пишешь о вещах, о которых не имеешь ни малейшего представления?» Он поставил мне пятерку.

Однажды он притащил на урок книжку Зощенко и прочел нам несколько рассказов. Мы катались под партами от хохота, а Валерьяныч стал совсем серьезным и дал нам задание написать сочинение об особенностях языка Зощенко.

Когда на уроке по военному делу я стал читать под партой другие рассказы Зощенко, то военрук, незаметно подкравшись, вырвал у меня из рук книжку:

— Ты что читаешь на уроке, Шифрин?

— Книжку.

Военрук посмотрел на переплет, побледнел и зловеще сказал:

— Так… Вот ты кого читаешь? Ты что не знаешь постановления об этом хулигане и враге?

— Врагов надо изучать, — глядя ему в глаза, сказал я.

— Ты что?.. Ты что говоришь? — испугался он.

— Это не я говорю, это Ленин сказал.

В классе с интересом смотрели на наш поединок.

— Понятно, — сказал военрук. — Подождите меня здесь.

Он побежал в учительскую.

Наш директор, Алексей Васильевич, сказал мне на перемене:

— Ты чего добиваешься? Ты зачем срываешь уроки нашему военруку? Смотри у меня, доиграешься…

Я не стал спорить, потому что видел, что он ругает меня понарошке… (Примечание автора. Мне думается, что Толя Шифрин искажает факты. Подумайте, какой учитель в те годы мог принести на урок книжку Зощенко, да еще читать ее ученикам? После такого урока учитель должен быть немедленно уволен из школы за чтение запрещенной литературы! Впрочем, Бог его знает, может быть, и был такой учитель…)

В учебниках литературы Достоевский идет мелким шрифтом, и мы обрадовались, что можно не читать и не учить, а Валерьяныч посвятил этому Достоевскому два урока, а потом сказал:

— Телята, без Толстого, Достоевского, Платонова и Бабеля нельзя говорить серьезно о русской литературе.

Ну, я понимаю: Толстой — зеркало русской революции, но остальных трех у нас никто и не читал… (Примечание автора. Ну, это уж совсем недопустимо! Смешно думать, что учитель литературы посмел упомянуть на уроке имя Бабеля, арестованного и убитого как врага народа! Толя Шифрин и здесь, по-моему, ошибается…)

Мы все в десятом классе страшно изменились, стали какие-то грубые. Я говорил на собрании, что надо опять объединить школы — мужские и женские, потому что женщины в классе могли бы нас облагородить, но завуч сказал, чтобы я не валял дурака, потому что не мне обсуждать постановления правительства и без меня есть кому думать о таких вещах!

— Если что-нибудь будет решено, нас известят, — сказал завуч.

Тоска в школе последний год была смертная, и мы развлекались как могли.

Была у нас учительница по логике Асия Григорьевна. Я из-за нее в 10 классе получил четверку по поведению в четверти. У нее был такой платок, знаете, с бахромой. Я, Рафка Раскин и Ленька Кислаев договорились, что к концу месяца мы ей отрежем незаметно во время уроков всю эту бахрому. И мы как дураки резали эту бахрому. Всегда одинаково.

Я поднимал руку и говорил:

— Асия Григорьевна, у меня возник логический вопрос.

Она ужасно радовалась моей активности.

— Пожалуйста, Шифрин.

Я молол какую-то чушь, а Ленька и Рафка орали со своих мест:

— Ах, как интересно! Безумно любопытный вопрос.

Асия Григорьевна, откройте нам глаза, ведь то, что спрашивает Шифрин, все время волновало нас самих, но мы не могли сформулировать. Безумно интересно!

И мы обступали бедную Асию Григорьевну со всех сторон. Я смотрел ей в рот, пока она отвечала, Ленька со стороны отвлекал ее внимание, а Рафка сзади маникюрными ножницами срезал ей с платка бахрому. Вот дураки! Наконец она сообразила, что ее надувают, и выгнала нас из класса.