Лоренс Даррел - Бунт Афродиты. Tunc

Он был совершенно прав, он безошибочно угадал мои мысли.

— Я подумал, насколько я некомпетентен, чтобы разобраться в деловых бумагах, и надеюсь, вы дадите мне время посидеть над ними, — сказал я запинаясь.

Он снова засмеялся и хлопнул себя по колену, словно услышал хорошую шутку.

— Ну конечно, у вас будет время подумать. Но вы наверняка уже решили, как обезопасить себя, не так ли?

Я понял, что он знает, что я собирался посоветоваться с Вайбартом, прежде чем что-то подписывать. Я кивнул утвердительно.

— Давайте выпьем за это, — бодро сказал он, направляясь в угол комнаты, где тускло поблёскивали графины и блюда. Он налил мне стакан огненной мастики и положил на подлокотник моего кресла кусок сырного пирога. — Но есть кое-что более серьёзное, чем эта ваша игрушка. Чулиан говорит, что мы должны постараться договориться относительно всех ваших новых изобретений. У вас уже, наверно, есть кое-какие замыслы, правда? — Он нетерпеливо вскочил и, продолжая говорить, принялся расхаживать по комнате, на этот раз, чтобы унять раздражение. — Ну вот! вы опять встревожились. Я слишком тороплюсь, как всегда. — У него было забавное произношение, в котором сквозили сильные интонации турка из Смирны, и слова он выговаривал небрежно, словно выучил их со слуха, но никогда не видел написанными.

— Я не встревожился, — ответил я. — Просто это очень неожиданно, подобная идея не приходила мне в голову.

Он фыркнул и сказал:

— Наверно, мой брат изложил бы наше предложение более… по-джентльменски. Он говорит, что я вечно веду себя как торговец коврами. — Он выглядел несчастным и нелепым в своём чёрном длиннополом сюртуке. — В любом случае он прислал проект договора — о совместном сотрудничестве, — чтобы вы взглянули на него. — Он потрогал ямочку на подбородке, с секунду пристально смотрел на меня и наконец сказал: — Нет, тревожиться не о чем. Не торопитесь. Обдумайте всё как следует.

— Хорошо.

— Не волнуйтесь. Когда всё обдумаете, тогда и решите, хотите присоединяться к нам или нет. Условия выгодные, к тому же ещё никто не оставался недоволен фирмой.

Я изо всех сил старался не думать о Карадоке и его выпадах в адрес фирмы, чтобы этот обезоруживающий, но волевой коротышка не прочёл мои мысли. Я кивнул с умным видом. Он подошёл к двери и крикнул «Бенедикта!» голосом пронзительным, похожим на крик ястреба, тут же сменившимся на почтительно-властный. Потом вернулся и замер в центре комнаты, уставясь на свои ботинки. Я оглядел комнату, настолько тесно уставленную всяческой мебелью и украшениями, что она походила на магазин. Дорогой хронометр на стене. Серебряные с инкрустацией дуэльные пистолеты в футляре. Тут я уловил тошнотворный запах гниющего мяса. В углу на жёрдочке спал сокол в бархатном клобучке. Время от времени он шевелился, и тогда тихонько звенел колокольчик у него на лапе. Наконец дверь отворилась и вошла тёмноволосая девушка с портфелем, который она положила на кресло. Я подумал, что она похожа на девушку, которая наблюдала за нашей высадкой из рощи на холме. Она стала в тени от лампы и сказала с презрением:

— Что это ты так вырядился?

Ледяной тон заставил Иокаса Пехлеви съёжиться, он стал чуть ли не вдвое меньше, согнулся и сложил руки, будто моля о прощении.

— Ради него, — ответил он. — Ради мистера Чарлока.

Она смерила меня взглядом и лёгким кивком ответила на мой поклон. У неё было холодное красивое лицо, обрамлённое блестящими пышными чёрными волосами, которые были собраны на затылке свободным узлом. Высокий белый лоб сиял спокойствием, но когда она закрывала глаза, поворачивая голову от одного собеседника к другому, можно было ясно представить, как будет выглядеть её посмертная маска. Пухлые губы были прекрасно очерчены, но постоянно кривились, выражая пренебрежение или презрение. В ней была надменность, какую может себе позволить только дочь богача; но всё это не вызвало у меня мгновенной неприязни, а напротив, возбудило интерес.

С её появлением Иокас скукожился до размеров фигуры со средневековой игральной карты; он стоял, почёсывая голову через шерстяную шапочку.

— Немедленно пойди и переоденься, — сурово сказала она, заставив его самоуважение съёжиться ещё больше.

Заискивающе кивнув, он шмыгнул мимо меня к двери, оставив нас одних друг против друга. Если бы она сделала шаг вперёд и вошла в круг света от лампы, я смог бы ближе разглядеть её глаза необычной синевы. Но она оставалась в полутени, которая сообщала её глазам мрачную гипнотическую силу. По её взгляду видно было, что она с трудом подавляет интерес ко мне и моим занятиям. Наконец она тихо извинилась и отошла в тёмный угол, где, как чучело орла на пюпитре лектора, сидел громадный сокол. На ней была длинная туника то ли из кожи, то ли из полубархата. Она надела нарукавник и рукавицу. Где-то в полумраке угла в агонии затрепетала крыльями маленькая птица, может перепёлка, и я с отвращением увидел, как Бенедикта пальцами разрывает тушку, отбирая лакомые кусочки. Затем, издавая булькающие, воркующие звуки, она длинным пером пощекотала лапы соколу и рукой в рукавице поднесла к огромному хищному клюву кровоточащий кусок мяса. Птица схватила его и проглотила. Кормя сокола, Бенедикта всё повторяла какое-то слово тем же булькающим, воркующим голосом. Медленно, с большой осторожностью она посадила сокола на рукавицу и с улыбкой обернулась ко мне.