Лоренс Даррел - Бунт Афродиты. Tunc

«Прощай навеки, Беатрис», — сказал я и показал ей спину. Много месяцев я блуждал в непроглядном мраке души. Раздумывал. Постепенно мысли мои прояснились, повернулись к театру. Я нашёл выход. И вот я опять отправился к доктору, сама уверенность, рассказать о своей новой методике. Он аж подпрыгнул и сказал, что я ненормальный. Ненормальный! «Знаете, это очень, очень не по-британски», — сказал он. Мне такое и в голову не приходило. Я-то думал, он будет очень доволен мной. Он сказал, что я предал не родившееся поколение. Сказал, что хочет написать научную статью обо мне, Сиппле. Признаюсь, тут я, может, слегка переусердствовал. Но я второй раз пришёл в членолечебницу не для того, чтобы меня оскорбляли. Он обозвал меня аномалией, и это было последней каплей. Я врезал ему и разбил ему очки. — Сиппл кратко изобразил, как он ему врезал, и опустился на софу. — И вот, — не спеша продолжил он, — я приехал сюда, в Афины, чтобы попытаться обрести мир в душе, и не скажу, что мне этого не удалось. Теперь, благодаря девочкам миссис Хенникер, я чувствую умиротворение. Больше никаких проблем.

Карадок на короткое время оживился; казалось, спиртное странно действует на него, периодически, и он бывает пьян моментами. Он погружался в опьянение как в облака фантазий, из которых ой как будто просто был способен выныривать усилием воли.

— Однажды, — мечтательно говорил он, — однажды фирма послала меня строить королевский дворец в Бирме, и там я увидел, что у людей в мошонку вшиты маленькие колокольчики — самые настоящие колокольчики. При каждом движении они тихо и серебристо звенели. Звенели так выразительно, мелодично и поэтично, когда ты ехал по тёмным дорогам среди джунглей. Я чуть не пошёл заказать и себе такой карильончик…

Но не получилось. Слишком рано отозвали назад.

Тут его отвлекло какое-то движение среди занавесей: появился Пулли, сонный и запинающийся, за ним миссис Хенникер. Сиппл закричал, приветствуя её:

— Как поживаете, миссис Хенникер? Я говорил вам, что желаю, чтобы сегодня меня пытали на глазах друзей.

Миссис Хенникер хмыкнула и невозмутимо ответила, что придётся немного подождать, но «комната пыток» уже готова, и девочки нарядились. Клоун с апломбом извинился, что покидает нас: нужно подготовиться к выступлению, но это не займёт много времени.

— Не давайте ему заснуть, — добавил он, показывая на зевающего Пулли. — Мне нужна аудитория, иначе что это за представление?

Скоро всё было готово. Вновь появилась миссис Хенникер и, заломив руки, пригласила проследовать за ней опять в ту же мрачную кухню в подвале, где по стенам и потолку по-прежнему скользили тени — но теперь иные; кроме того, подземную темницу наполнял унылый звон цепей. Принесли ещё свечей — и посреди помещения стал виден голый Сиппл. Его только что кончили привязывать цепями к низенькой кровати на колёсиках, по средневековому уродливой. Он ни на кого не обращал внимания и, казалось, глубоко ушёл в свои мысли. На ногах у него были грубые старинные кандалы. Но экстравагантней всего выглядела, так сказать, группа экзекуторш. На трёх девицах, выбранных, чтобы «пытать» его, были университетские шапочки с плоским квадратным верхом и мантии с капюшонами, отороченными облезлым мехом. Восхитительным контрастом к сему наряду были мешковатые шальвары. Каждая была вооружена длинным веником — из тех, что можно купить за несколько драхм и которыми хозяева таверн подметают мусор в своих заведениях. При нашем появлении девицы решительно подступили к Сипплу со своим оружием наперевес, а он, как будто только что увидел их, рухнул на колени.

Он дрожал, пот градом катился по нему, а выкаченные глаза шарили вокруг в поисках спасения. Потом отпрянул назад, зловеще лязгая цепями.

Мне пришлось напомнить себе, что он играет, — но в самом ли деле он играл ? Невозможно было сказать, насколько его шокирующее поведение искренне или притворно. Миссис Хенникер, скрестив руки на груди, с гордой улыбкой смотрела на происходящее. Три докторши богословия объявили, коверкая английский:

— Артур, ты опять плохо себя вёл. Ты заслуживаешь наказания!

Сиппл съёжился.

— Нет! — закричал он душераздирающим голосом. — Не бейте меня. Клянусь, я больше не буду.

Девицы тоже превосходно играли свои роли: грозно смотрели на него, хмурили брови, скрежетали зубами. Их ломаный английский звучал очаровательно — сплошные черепки, — и притом так разнообразно — по-критски резковато, по-ионийски напевно.