Александр Лапин - Святые грешники

— Ну да, конечно, может быть! И полтора миллиарда индусов, и полтора миллиарда китайцев вкупе со ста пятьюдесятью миллионами японцев ничего не понимают в устройстве этого мира. И конечно, все они одержимы бесами. И наверняка попадут прямиком в ад… А спасутся только те, кто сидит в наших православных монастырях. Да и то не все. А только избранные души. Ну и, естественно, без всяких там раскольников, украинских униатов и всякого прочего мелкотравчатого народа…

Все вокруг заулыбались. Казаков хотя и понял, что сморозил, но все-таки продолжил:

— У нас на литургии каждое воскресенье чудо происходит! Вино и хлеб превращаются после освящения в Плоть и Кровь Христову. Это прямо на глазах видно… Я сам вижу это таинство каждый раз…

— Чудес много на свете! — примирительно заметила Бархатова. — Во всех религиях есть свои святые и свои чудеса.

— Ну разве не чудо молитва Христова? — вступил в дискуссию Дубравин. — Сколько я бился над тем, чтобы душу успокоить. Пока не нашел это великое делание себя через Иисусову молитву. Она мне дала то, что я искал годами.

— Ты сам, без наставника, делаешь это? — вскинулся отец Анатолий. — Да ты в прелесть можешь впасть так. Только иеросхимонахи могут наставить на путь истины! — Казаков даже разволновался по этому поводу. — Я и то, грешный, к этому делу едва подступаюсь. Да с благословения… Со страхом…

Пришлось уже Дубравину давать ответ по всей форме. И он его дал:

— «Ныне, по причине совершенного оскудения духоносных наставников, подвижники молитвы вынуждены исключительно руководствоваться Священным Писанием и писаниями Отцов. Это гораздо труднее. Новая причина для сугубого плача!»

— Ты так считаешь? — язвительно спросил отец Анатолий, подразумевая, конечно, другое: да кто ты такой?

На что Дубравин тоже ответил:

— Это не я! Это сказал Игнатий (Брянчанинов).

Услышав, что цитата принадлежит авторитетному отцу церкви, отец Анатолий прикусил язык. Он-то думал, что его монастырский опыт дает ему исключительное право судить и проповедовать, а тут — нá тебе. Друзья его, оказывается, совсем не такие простодушные в вопросах веры, как те прихожане, которых он привык видеть склоненными в своем монастыре.

А тут еще Бархатова, ученая дама, подлила маслица в огонь:

— Иисусова молитва, она вполне соотносится с такими известными восточными техниками, которые существуют уже тысячи лет…

Не выдержив, вступил в дискуссию Амантай:

— Последователи суфизма в исламе тоже делают и имеют свою мантру… Я повторяю одно из имен Аллаха раз за разом, пока не приходит в мою душу мир и покой. Хорошо еще помогает пение «ля иляха илля Ллах» — «нет божества, кроме Бога».

— Песня — это прямой путь к Богу, — поддержала его Мария.

И все поняли, что она немало знает и об этом мистическом течении в исламе.

Вот такой у них сегодня странный разговор. Каждый делится заветным. И получается, что есть у них снова, как и в юности, нечто общее. Тогда это была общая страна, общая судьба, один язык. А теперь, несмотря на все разделения, которые они прошли, у них есть общее в религиях, которые они исповедуют.

— Да, никто по-настоящему еще не оценил красоты ислама. Его утонченности, — продолжала Бархатова. — А почему? Да потому, что многое зависит от высоты духа тех, кто проповедует и исповедует.

Все согласно закивали головой на ее слова. А она, видимо, воспылав какими-то мыслями, продолжила высказывать то, что она поняла уже давно, а сформулировала только сейчас, встретив в своей жизни этих разных, но таких похожих людей:

— Конечно, истоком всех наших основных религий является вера. В духов природы, духов животных, растений. В шаманизме в зародыше имеется все, что потом переходит из одной религии в другую. Вот, например, о жертве. И у первобытных народов она имеется. И у современных тоже. От кровавых человеческих жертв тех же инков и ацтеков до жертвы Христа… А сегодня в каждом храме христианства этот обряд происходит. Пусть и символически.

Религии растут вместе с самосознанием людей, их исповедующих. Меняются быт, окружающая обстановка, орудия труда, меняется и религия. Если же этого не происходит и люди пытаются искусственно держаться за традицию — это превращает религию в обрядовое, а иногда и просто фольклорное или театральное представление. А вот когда религиозное самовыражение соответствует, адекватно культуре, условиям жизни — все идет гладко. Как только жизнь опережает религию, та становится анахронизмом.