Борис Хазанов - Пока с безмолвной девой

Разговор продолжается, между тем из нижнего ящика извлекается нечто, на свет является картонная коробка.

«Да, так вот: знал, я говорю, толк. Но, к несчастью, врачи определили болезнь почек. Прописали его величеству витамины, лимоны, ни капли спиртного. За этим следила сама царица. А знаете, кто она была?»

Коробка лежит на столе, писатель протягивает ладонь. Иностранец отсчитывает серозелёные сотенные бумажки. Небрежно-внимательно, большим пальцем, держа пачку в другой руке, хозяин пересчитывает.

«Ты мне мешаешь. Брысь». Кот разгуливает, задевая хвостом за брюки покупателя.

«Она была датчанка. Все русские царицы были немками, а она датчанка. А датчане, знаете ли, отъявленные трезвенники. Ну и вот, однажды она входит, государь в это время сидел со свитским генералом: естественно, выпивали. Увидал жену — и бутылку в сапог. А сам сосёт лимонную дольку, соблюдает диету. И, представьте себе, получилось исключительно удачное сочетание. За границей как-то не признают наш приоритет».

За границей, возразил гость, коньяк не принято заедать лимоном.

«Тем хуже. Ещё рюмочку? На посошок?».

Гость распаковывет товар, внимательно осматривает покупку, хозяин важно кивает, дескать, можете не сомневаться. Ему вручили принадлежности, сбрую, круглую, чёрно поблескивающую штуку в целлофане, плоскую жестяную коробку. Похоже, из-под леденцов.

Разве они ещё существуют?

«А как же».

В моё время, заметил гость, их уже не было.

«Ваше время, дорогуша, давно прошло. У нас теперь всё есть. И монпасье, и коньяки какие только душа пожелает. И… Одним словом, всё есть. И даже больше».

Он добавил:

«Если вам нужен специалист…»

И показал глазами на коробку. Гость слушал с лёгким любопытством.

«Обойдётся ненамного дороже. Можно договориться. Вы возвращаете мне вот это, доплачиваете разницу… фамилия, адрес, необходимые приметы. Об остальном можете не беспокоиться. Спокойно садитесь в самолет. Объявление в рамочке вам пришлют. Ваше здоровье».

Они бредут по узкому коридору.

«Да, и ещё хотел вам сказать напоследок… Стёбаный в р-рот!» — заревел он и яростно пнул кота. Зверь отлетел с жалостным мяуканьем в другой конец коридора.

«Вот то-то же. На чём я остановился… Хочу предупредить. Может, и не стоит, а надо. — Он заглянул в глазок, взялся за дверную цепочку. — Честность и доверие — моё первое правило. Я не знаю, кто вы такой, вы, положим, знаете, кто я такой, но никогда меня не видели. И я вас не видел, ясно? Я уважаю вас, вы уважаете меня, мы оба — уважаемые люди, как сказал один философ. Так вот, — промолвил хозяин ласково, — если ты кого-нибудь сюда приведёшь. Или кто сам без тебя придёт, ты меня понял».

Гость сделал вид, что не понимает.

«Объясняю, — сказал писатель. — Если кто-нибудь что-нибудь. Я тебе глаза выдавлю, яйца раздавлю».

Приезжий пожал плечами.

«Разыщу везде, хоть в Новой Зеландии. Ясно?»

Молчание.

«Может, повторить?»

«Ясно», — сказал иностранец.

«Окей. Вижу, что имею дело с интеллигентным человеком. А теперь канай отсюда. — Он снял цепочку. — И подумай над моим предложением, на размышление два дня. Если нет, считай, что я тебе приснился. Всех благ».

Город — как моток проволоки. Город невозможно распутать, разогнуть его петли, распрямить кривые улицы, и никогда не удастся сделать его просторным, вольным, даже если смести прочь всю эту мерзость фанерных реклам, безвкусных статуй, пряничного кича и державного великолепия. Турист подкрепился чем Бог послал и валяется на подстилке. Странно, он не решается вылезти, двинуться в центр, увидеть башни со звёздами и орлами и монструозного всадника перед Историческим музеем. Пройтись мимо университета, вдохнуть воздух прекрасного города, который мы так любили.

Нам казалось, что мы плоть от его плоти. Нам казалось, нигде больше невозможно жить.

Город был древен, дряхл, достаточно было заглянуть в первый попавшийся двор, бросить взгляд на осыпавшиеся карнизы, ржавые водосточные трубы, искрошенную кирпичную кладку, достаточно было увидеть его торчащие старые кости и полузасохшие выделения. Город был стар, но странно и неестественно моложав, словно подвергся рискованной операции пересадки гонад. Город напоминал престарелого нарумяненного кавалера. И гостю казалось, что он разгадал секрет этого подозрительного обновления, искусственной юности: её условием было забвение прошлого. Но какое же забвение, сказал он себе, — а как же все эти орлы, маршал, новенькие маковки церквей, вся благочестивая и героическая история, выставленная напоказ. Но, как и прежде, героическая история не берегла, а декорировала прошлое.