Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов

— О'кей, солдат, подъем.

— А сколько времени, сардж?

— Уже пять сорок пять, солдат; одевайся и следуй за мной. Где все остальные?

— Вероятно, не вернулись еще из города, сардж.

— У них что, круглосуточные пропуска?

— Пропуска, это обязательно, как же без этого, сардж. Уйма пропусков. Гляди, у меня ведь тоже есть пропуск.

Он показал мне какую-то бумажку.

— А что, сардж, хочешь, я и тебе выпишу пропуск?

Я сказал, что я вообще здесь случайно, что я давно

свое отслужил, что все это ошибка.

— Так ты что, сержант, хочешь, чтобы я сварганил тебе документы на увольнение? За такое дело придется платить.

Я сказал, если командир части узнает про такие делишки, тебя засадят в тюрьму.

— А хочешь, сержант, я устрою тебе какой-нибудь приказ? Как ты насчет непыльной командировки на Гавайи?

Я сказал, что не хочу ни во что такое ввязываться.

— Если уж ты ввязался в это, — сказал он, — надо ввязываться и в то. Ты не мог бы потушить свет, когда будешь выходить?

* * *

Старшим инспектором оказался полковник ВВС со значком парашютиста и генеральской портупеей. Он сказал: «Понимаете, сержант, я знаю только то, что вот здесь, на этой бумаге».

— Да, сэр, — сказал я, — но не могли бы вы запросить центральный архив?

— Они пришлют мне точно такую же бумагу, как эта.

Я сказал, что во время Корейской войны прослужил

за океаном шестнадцать месяцев, а затем был направлен в Форт Льюис, штат Вашингтон, где служил под началом капитана Ллуэллина.

— В вашем личном деле нет ничего подобного, — сказал полковник.

— А может, оно не мое? Мало ли на свете однофамильцев?

— Однофамилец с тем же именем и личным номером?

— Полковник, я свое уже оттрубил. Двадцать лет тому назад.

— Что-то вы слишком молодо выглядите.

— Мне сорок два года.

— Нет — если верить этим бумагам.

— Но там же все не так.

— Будь вы кобылой, — хихикнул полковник, — я посмотрел бы вам в зубы.

— Да, сэр.

— О'кей, сержант, мы подвергнем этот вопрос тщательному рассмотрению.

— Спасибо, сэр.

Я сидел на краешке кровати, разглядывая свою крошечную спальню, безукоризненно начищенные сапоги в количестве двух пар, ровным строем висящие рубашки, все наплечные лычки — в одну сторону.

«Все по заслугам, — думал я, — тут и возразить нечего.

Что заслужил, то и получил».

* * *

— Сержант, — сказал он, — я буду вам крайне благодарен.

Я сказал, что вряд ли смогу одолжить ему пятьдесят долларов, столько у меня, пожалуй, и нет.

— А вы проверьте свои карманы получше, сарджи, — сказал лейтенант, — А может, у вас есть банковский счет?

— Да, — сказал я, — есть, только не здесь.

— Моя мамочка захворала, — сказал он, — и мне нужно пятьдесят долларов, чтобы съездить на автобусе домой. Вы же не хотите препятствовать моей поездке в направлении моей больной мамочки, не так ли?

— А что с ней? — спросил я.

— С кем?

— С вашей мамой.

— Я оставлю вам в залог свою электрическую сковородку, — сказал лейтенант, показывая мне упомянутый им предмет.

— Я и вообще не должен быть в армии, — сказал я, — Какие-то раздолбай все перепутали.

— А откуда вы родом, сарджи-сан? На этой сковородке вы сможете готовить себе блюда своей национальной кухни.

Я сказал, что в сержантской столовой кормят в общем-то неплохо — если сделать скидку на обстоятельства.

— Так вы что, не хотите одолжить мне пятьдесят долларов?

— Я этого не говорил, — сказал я.

— Сержант, я могу приказатьвам одолжить мне пятьдесят долларов.

— Я знаю это, сэр.

— Сделав так, я нарушил бы устав, сержант.

— Да, сэр.

— Я не умею ни читать, ни писать, сержант.

— Вы не умеете ни читать, ни писать?

— Если об этом узнают, у меня будут жуткие неприятности.

— Совсем не умеете?

— Хотите клюшку для гольфа? Я продам вам клюшку для гольфа. Пятьдесят долларов.

Я сказал, что не играю в гольф.

— А как же моя бедная мамочка?

Я сказал, что очень ему сочувствую.

— Я езжу синим автобусом, сержант. Он идет до самого Гэйнсвилла. Вы ездили когда-нибудь синим автобусом, сержант?

* * *

Я подошел к капеллану, дергавшему в помещении для отдыха ручки игрального автомата. Я сказал ему, что не слишком люблю армию.

— Что за чушь, — сказал капеллан, — ты ее любишь, любишь, любишь, иначе тебя попросту не было бы здесь. Каждый из нас, сержант, находится там, где все мы находимся, потому, что мы хотим находиться там, где мы находимся, а также потому, что Господь хочет, чтобы мы находились там, где мы находимся. Каждый живущий находится в верном месте, ты уж мне поверь, иногда может показаться, что это не так, но ты мне поверь, ты мне поверь, что все это происходит по Божьему промыслу, у тебя нет, случаем, при себе четвертаков?