Ирина Волчок - 300 дней и вся оставшаяся жизнь

— Что это может быть?.. Думай, Бортникова, думай! — Томка ожесточенно грызла кончик своей наспех заплетенной косички.

— А чего тут думать-то? — удивилась Фрида. — Рожа это, рожистое воспаление. Если внимательно поискать, и ранка найдется. Наверное, порезалась, а обрабатывать не стала. Нервничала много в последнее время, или авитаминоз. Поэтому такая реакция.

— Положим, температуру мы собьем, анальгин с димедролом в ампулах я взяла. Дальше-то что? Антибиотики в лошадиных дозах? Широкого спектра действия…

— Том, не надо без нужды организм травить, есть проверенные народные средства. Гена, иди сюда. Красную тряпку чистую в доме найдешь? Желательно — шерстяную. И мел.

Генка начал вышвыривать из шкафа все подряд. Почти сразу у него в руках оказался ярко красный детский свитер. Неизвестно, сколько лет он здесь валялся. Хорошо, что Генка его на мытье полов не пустил.

— Подойдет? — спросил он у Фриды.

— Да, только рукав надо отрезать. Не жалко?

Томка смотрела на этих шаманов, как на полоумных. Мел нашелся на кухне. Фрида велела истолочь мел как можно тоньше, чтобы кусочков совсем не было, только порошок. Неровно отрезанный рукав детского свитерка вывернули на изнанку и обильно изваляли в мелу. Потом вывернули снова, испачканной стороной вовнутрь, и натянули на руку Инночке.

— Фрид, ты меня, конечно, извини, я и раньше знала, что ты не от мира сего… Но не думала, что это заразно. Вот объясни мне, пожалуйста, как мел воздействует на отек и красноту? Что за компресс безумный? И почему тряпка красная, а не зеленая?

— Ты уколи пока от температуры что собиралась, а потом я тебе все объясню, хорошо?

Инночкины подружки ушли через час, когда температура у нее упала до тридцати восьми. Все это время они тихо и ожесточенно ругались — их взгляды на методы лечения рожистых воспалений так и остались диаметрально противоположными. Обе завещали Генке утром обязательно позвонить и доложить обстановку. Фрида заверила: все будет нормально, они вовремя спохватились, Инночка выздоровеет через три-четыре дня.

Болеть Инночке понравилось. Наверное, первый раз в жизни. Генка носился с ней, как курица с яйцом, поправлял подушки сорок раз на дню, кормил с ложечки, даже пытался читать вслух. С Тамарой они договорились: она поставит в известность Капитолину Ивановну и Сашку, что Инночка у него, у Генки, что она приболела и добраться до дома пока не может. Как Томке удалось уговорить тетю Капу не броситься ухаживать за дочерью — осталось загадкой. Рука ныла, но совсем не так сильно, как тогда, ночью. Собственно говоря, Инночка даже рада была, что заболела — Генка оттаивал просто на глазах. Ей показалось забавным и очень трогательным то, что он даже не спросил, заразна ли эта самая рожа. Когда девчонки разошлись по домам, доругиваясь по поводу методов, Генка, ни на секунду не задумываясь, улегся на диван и обнял ее. Утром, неловко пряча смущение и отворачиваясь, он объяснил свой поступок тем, что она могла скинуть с себя одеяло во сне. Он точно знает, что когда падает температура, больному становится жарко, а раскрываться никак нельзя.

Главным во всем этом было другое: Инночка теперь совершенно точно знала, что Генка не разлюбил ее, как она подумала там, в Красногорске. Просто ему что-то мешает, что-то не дает выражать свои чувства. С ним надо поговорить. Время, как ей показалось, она выбрала удачно: они собрались ложиться спать. Инночка положила голову Генке на плечо и спросила прямо: что с ним происходит? Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы ответить, но почему-то молчал.

О чем ей рассказать? О том, что и помнить-то не хочется. Вредно для здоровья. Но он помнил. Все те минуты — а их было не мало, если сложить, — все те минуты, пока он оставался в сознании.

…Утро было как утро. Яркое и жаркое, как десятки до него. Одно отличие: сегодня они должны были уходить с этого места. Так сказал вчера вечером их командир, дядя Леша. Он, как лесной зверь, чувствовал, когда надо уходить. Они все ему верили, все знали, что командир всегда прав. Пару раз натыкались на свои старые места — и сразу понимали: там кто-то побывал. Этот кто-то бешено косил кусты из автомата, зачем-то раскапывал аккуратно присыпанное кострище…

В тот день, обычный, как десятки до него, основная группа снялась еще в полшестого, пошли без завтрака, ценя рассветную прохладу. Капитан торопил, нервно оглядывался, пока ребята бесшумно растворялись в лесу один за другим. Остались четверо: сам дядя Леша, он, Генка — гранатометчик по кличке Старый, Илюха, ответственный за связь, и Димка-Бугай, сельский паренек из Владимирской области, молчун и охотник. Остались подчистить, как выражался дядя Леша. Подчистить — это придать лагерю заброшенный вид. Зачем — это Генка понимал смутно. Хотя… Часа через три, когда в лесу выправится примятая их ботинками трава, если на «место» кто и наткнется, искать уже их не будут.