Михаил Сидоров - Хроники неотложного

А я, как обычно, домой. В одиночку. Бифштекс «Поморский», душ, канал «Дискавери». Старые «Вокруг света» Эрекция. Пойти куда-нибудь не на что, позвонить некому— задвинул меня Боженька на запасной путь, непонятно за какие грехи, и стою я на них, догниваю, лет десять как…

Сознание отстегнулось. Накрыло, застлало глаза, перехватило дыхание. Стучало под горлом. Падали волосы. Упиралось в бок твердое, руки блуждали, скользя по мокрому. Накатывало, чуть отступая, ближе и ближе. Вот, сейчас! Еще немного. Еще. Вот оно!!! Подхватило и понесло, проваливаясь в темь, скользя и вращаясь, взмывая и хватая за горло. Потом сдавило с хрустом, выдох в ухо — и второй приход, круче первого. И меркнет все, меркнет, как свет в кинотеатре…

Стопки оладьев, сгущенка, чай.

— Слушай, ну ты, блин, кадр. Оладьи. Офигеть!

— Да молоко просто скисло — не выливать же.

Северов забурился оладьиной в блюдце со сгущенкой.

— Хорошо получились.

— Любишь готовить?

— Пожрать люблю, в дороге особенно. Такую порой вкуснятину из ништяков [41] Ништяк (жарг.) — здесь: объедок. замастыришь — хоть в повара нанимайся.

— Здорово. Я тоже хочу. Возьмешь меня с собой как-нибудь?

— Нет.

— Почему?

Он серьезно ответил:

— Один свободен как птица. Вдвоем не то. Я в одиночку больше люблю — феноменальное ощущение!

— Не скучно?

— Нет, конечно, что ты? — Веня посмотрел на часы. — Мне пора. Полезай в душ, постель я новую постелил. Одеяло теплое — открой балкон нараспашку, чтоб посвежей, а я вернусь — разбужу.

Повернулся от двери:

— Спи спокойно, дорогой товарищ. Я пошел. Пока!

— Вень…

— А?

— Постой.

Я встала и обняла его.

— Погоди еще минутку.

Он решительно высвободился из моих рук.

— Слушай, я не на войну ухожу. А продолжительные прощания вообще терпеть не могу. Уходишь — счастливо, приходишь — привет! Как в песне. Так что пока, Ларис.

— Счастливо, Вень.

И опять сон не шел, ночью выспалась. Поставила «Джене», смотрела альбомы. Крым, Северов и маленькая, ладная, светловолосая девушка. Шорты милитари, сандалии, облегающая белая маечка. Аккуратный рюкзак. Сидит на корточках — изогнулась, попку отставила, — прям хоть в «Плейбой». И весь альбом с ней. Я перевернула страницу, и на одеяло упал вырванный из блокнота листочек.

Стихи. Его. Его почерк.

Вот и все. Можно ничего не доказывать — не затянется у нас с ним. Прав был Че, не отсюда он, Веня Северов, из параллельных миров проездом…

Вложила листок обратно, задернула шторы. Залезла под одеяло. Было грустно — словно в конец повести заглянула. Лежала себе, лежала, да и заснула…

Он разбудил меня очень нежно, как будил отец в раннем детстве. Всмотрелся… почувствовал.

— Ты чего смурная?

— Не знаю. Тоскливо чего-то…

— Пойдем тогда, пивка треснем.

На столе уже стояли два литра «Очаковского», копченые ребра и ржаной круглый.

— Что празднуем?

— Ничего. Ужинаем.

— Фига себе ужин.

— Дык!

Пришел голод. Мы рвали мясо, отправляя в рот куски теплого хлеба и оставляя на стаканах жирные отпечатки.

Настроение улучшалось.

— Вень.

— Ммм?

— А на станции уже в курсе.

— Ну и что?

— Кругами ходят, что да как, знать хотят. Особенно

Феликс. Он в тебя просто влюблен — ждет не дождется, когда работать будете вместе. У него, кстати, как у тебя, куча книг дома.

— Значит, будет о чем поговорить.

— Вам-то? Да-а-а. Его как подменили — всю осень хмурый, неразговорчивый, выхлоп от него вечно, а сей час словно Бога нашел… Ты б его раскачал, Вень? Он парень умный, только вот, куда приткнуться, не знает.

— Слушай, я ему не помощник. Тут каждый сам решает — клопов ему на диване давить или, скажем, норвежское побережье на попутках проехать.

— А почему на попутках? По путевке разве нельзя?

Он покачал головой:

— Не то. Посмотрите налево, посмотрите направо… стоянка двадцать минут… туалеты сбоку… в цокольном этаже расположен ресторан национальной кухни, в фойе можно приобрести сувениры, а также видеокассеты и фотоальбомы с видами норвежской природы. А вот когда утро в горах, воздух хрустальный, водопады поют и ты в теплом спальнике просыпаешься, а далеко внизу по фьорду лайнер идет… такое в душе рождается — никакая религия не нужна.