Григорий Канович - Вера Ильинична

Илана говорила заботливо и складно, в ее голосе не было ни волнения, ни фальши, и от этой округлости и повторяемости фраз, от их размеренности и монотонности, от этого подчеркнутого благодушия и спокойствия у Веры Ильиничны только закрадывались новые подозрения.

Бодрость дочери казалась чрезмерной. Если всё так радужно и просто, почему Илана не удосужилась сказать ей раньше о цисте? Но Вера Ильинична решила ни о чем ее не спрашивать — они всю жизнь её подкармливали враньем, которое, видно, устраивало обе стороны. Спросить бы у доктора Шнейдера, но и он ей правды не скажет. Может, диагноз и впрямь не такой, как нашептывал ей страх, но Вижанская, кроме расхожих словечек «тода» и «беседер», на несшемся от неё вскачь иврите ничего произнести не могла. На ее месте каждый бы боялся. Бояться не стыдно, полезно. Страх — сторож жизни.

— А Сёме сказала? — пустилась на хитрость Вера Ильинична.

— Зачем? Он вообще никогда ничего о моих болячках не знает и живет по принципу: в незнании — сила, — без запинки, с прежней искренностью и беспечностью отчеканила Илана.

Вера Ильинична опешила от ответа, но виду не подала.

Когда стемнело, появился хмурый Семён.

— Почему так поздно? — чмокнув его в небритую щёку, поинтересовалась Илана

— Искал Каменецкого… Телефон не отвечает. Адрес в книжке неправильный. Решил съездить на кафедру… — Портнов вдруг вздохнул и замолк.

— И на кафедре не нашел? — подстегнула его Илана.

— Оказывается, я все время гонялся за покойником — Исаак Эммануилович ушел полгода тому назад. Жаль, очень жаль. Второго Эйнштейна больше нет. А я-то думал, что кто-кто, а он мне поможет.

— Умирают и Эйнштейны, — буркнула Вера Ильиничны. — Все умирают…

— Не вовремя, мамуля, мог бы чуточку потянуть, — пропел Сёма.

— У смерти, Сёма, свой календарь, — процедила Вижанская и пытливо взглянула на дочь.

Илана достала из сумочки пилочку и принялась непринужденно подпиливать покрытые багровым лаком ногти.

— Не повезло, не повезло, — пригорюнился Семён. — Я так на него рассчитывал. А теперь… теперь придется за гроши дальше ишачить в этом вонючем подвале и чинить «алте захен», которые на улицах подбирают эти наши двоюродные братья.

— Благодари Бога, что хоть такая работа есть, — вставила Вера Ильинична.

— Бога поблагодарить никогда не поздно. Недаром Он вездесущий. Но, может, говорю, чем ждать у Средиземного моря золотой рыбки, взять и махнуть в Канаду? Каждый день в газете: «Требуются электронщики… программисты… Торонто, Ванкувер, Монреаль».

Вопрос увяз в молчании.

— Сём, — вдруг подала голос Вера Ильинична. — Скажи на милость, а человек… где требуется человек? Или на человека в мире уже нигде спроса нет?

Ей никуда не хотелось ехать, но для того, чтобы вернуться на круги своя, у нее уже не было ни сил, ни надежды.

Вера Ильинична и не заметила, как с того дня, когда они ступили на Святую землю, пролетело больше года. Вокруг вроде бы ничего и не изменилось — так же над Хайфой девственником голубел небосвод; так же неподалеку ворчало море, недовольное, видно, своим вечным соседством с высокомерной сушей; так же, не считаясь ни с какими датами, светило расточительное солнце, о котором богомольный Моше, в прошлом узник концлагеря в Польше, говорил, что светило с лихвой старается выплатить уцелевшим евреям и их потомкам свою задолженность за мрак и стужу Колымы и Освенцима; так же, грозясь махнуть в хлебный Монреаль, клял свою работу Семен — «Поеду на разведку. А когда устроюсь, всех заберу»; так же ни свет, ни заря отправлялась в больницу «Рамбам» Илана; так же внизу с грохотом открывал зарешеченную дверь своей лавки зеленщик Йоси, выкатывавший на щербатый тротуар под ноги покупателям уложенную в картонные ящики аппетитную радугу из помидоров и перца, апельсинов и бананов, яблок и груш, абрикосов и персиков, дынь и грейпфрутов.

Ничего не менялось и внутри, пока из первого дома на родине — из кибуца Алоним — не ушел в армию Павлик — готовка, стирка, хандра, мытье окон и полов, боли за грудиной, тягучие восточные напевы за стеной, телевизор, подаренный на новоселье Фейгой Розенблюм.

Как Вера Ильинична ни уговаривала внука воспользоваться правом на положенную ему отсрочку, он её не послушался.

— Неприятности, баб, возрастают по мере их откладывания на завтра. Уж лучше отслужить сразу.

— А если война?

О войне Павел и слышать не хотел. Он служил на военной базе в Негеве, где-то за Беэр-Шевой, возле покосившихся шатров безлюдного бедуинского стойбища.