Григорий Канович: СМЕРТЬ НЕ СТАВИТ ЗАПЯТЫХ

Григорий Канович

СМЕРТЬ НЕ СТАВИТ ЗАПЯТЫХ ( Памяти Шимона Маркиша)

Трудно и горько писать о мертвых, которых – хоть убей – представить мертвыми невозможно. Но, как испокон известно, Высший Судия не склонен считаться с нашими поверхностными представлениями о жизни и смерти. Мало того – из поколения в поколение передается грозное и не лишенное основания поверье, что Отец небесный имеет обыкновение забирать прежде всего тех, кого Он любит и числит в своих лучших созданиях. И делает это с непререкаемым постоянством.

Кто знает, был ли любим Всемогущим Шимон Маркиш, но в одном нисколько не сомневаюсь: он и впрямь заслуженно принадлежал к когорте лучших. Лучшим он был не только для своих близких, но и для множества людей, которым посчастливилось подружиться с ним или познакомиться с его деятельностью и трудами в России, Израиле, Америке, Венгрии, Швейцарии… Шимон стал лучшим и для меня, хотя его имя в маленькой Литве знали единицы, в основном, специалисты по древней и средневековой литературе – литературоведы, знатоки латыни и почитатели Эразма Роттердамского, которого Шимон блистательно перевел на русский язык, тогда еще и в Литве служивший чуть ли не единственным поводырем по огромному лабиринту мировой культуры.

О Шимоне Маркише я услышал в Переделкино, на даче у вдовы Всеволода Иванова – царственной и удивительно молодой в свои уже очень немолодые лета Тамары Владимировны, матери одного из столпов современной лингвистики Вячеслава Иванова. Сейчас уже не помню, как зашел разговор о Шимоне, которого Вячеслав Всеволодович по студенческой привычке и на правах друга называл не иначе, как Сима, но хорошо помню, с каким искренним уважением, даже восхищением в ту хмельную пору начала перестройки говорили о нем Ивановы.

– Между прочим, Сима и о вас говорил весьма похвальные слова, – сообщил Иванов не избалованному в СССР похвальными словами гостю, упорно писавшему в имперской провинции романы на «крамольные» еврейские темы. – Если когда-нибудь попадете как народный депутат в Женеву, разыщите Симу. Он профессорствует в тамошнем университете, пишет о русско-еврейской дореволюционной литературе и еврейских мотивах у Бабеля, Эренбурга, Гроссмана…

То ли Вячеслав Всеволодович наворожил мне дальнюю дорогу, то ли просто подфартило, но за год до того, как большинство депутатов от Литвы, посланцы «Саюдиса», сторонники независимости, несмотря на уговоры, посулы и угрозы неуемного Михаила Сергеевича сложили свои полномочия, я, председатель еврейской общины республики, добивавшейся отделения от «дружной семьи советских народов», был приглашен на конференцию не куда-нибудь – а в Швейцарию, туда, где жил и работал незнакомый мне Шимон Маркиш.

Я был, наверно, единственный участник той трехдневной, весьма представительной конференции, которого меньше всего интересовала ее повестка дня. Моя голова, да простят меня устроители, была забита мыслями не столько о методах борьбы с проявлениями антисемитизма в Восточной Европе, сколько о предстоящей встрече с Шимоном Маркишем. Убежденный в том, что антисемитов на свете всегда было и будет больше, чем методов борьбы с ними, я то и дело заглядывал в свою записную книжку, стараясь на случай ее пропажи выучить добытый заблаговременно адрес: Bovy Lysberg, 3.

– Улица Бови Лисберг, дом три, – нараспев повторял я, рассеянно слушая презентабельных докладчиков.

Шимон встретил меня не как случайного гостя, Бог весть откуда залетевшего в благословенную Швейцарию, а как старого знакомого, с которым из-за своей занятости виделся реже, чем ему хотелось бы. Он весь лучился тихим и деликатным дружелюбием. Никакой профессорской значительности, никакого хозяйского превосходства или притворного радушия.

– Проходите, проходите! Посидим с вами и потолкуем о том, о сем, как и подобает двум старым евреям.

От его чуть насмешливого подбадривания я почему-то еще больше смешался, но безропотно последовал за ним в его рабочий кабинет.

Не желая, наверно, попусту тратить время, Шимон без всяких предисловий спросил:

– Что пьете? Коньяк? Виски?

– Уже не пью.

– Да вы не стесняйтесь. Чувствуйте себя как дома, как и они, – он вдруг добродушно улыбнулся, обвел рукой книжную полку и продолжил: – Как видите, у меня квартируют многие писатели. И вы с вашими «Слезами и молитвами…» тоже.

– Вы читали мой роман? – не то с радостью, не то с удивлением произнес я, польщенный его признанием.