Сергей Солоух - Игра в ящик

– Ничего. Это полезно вашему Вениамину Константиновичу. А то заигрался. Сам в детство впал и ясли там у вас развел. Детский сад, скакалки-прыгалки, куда мячик, туда и я. Вот и удивляйся после этого, что процент остепененных у вас самый низкий в институте. Ну ничего. Теперь Красавкин лично вами займется, все не знал, бедняга, куда энергию приложить. Готовьтесь.

Олечка приготовилась. Но новый, недавно появившийся в институте зам Карпенко, бывший министр угольной промышленности УССР А. Ю. Красавкин браться за гуж, чтоб подправить ход истории, кардинально его изменить, почему-то не торопился. Зато во вторник, двадцать шестого, позвонил совсем другой Александр и под хруст автоматной мембраны объявил:

– Нас выпускают.

Из всего возможного и невозможного в подлунном мире случилось самое невероятное и законами природы не объяснимое. В момент, когда все подравнялись, втянули животы и ничего краше груди четвертого справа в едином строю уже и не надеялись увидеть в ближайшем обозримом будущем, кое-кого вдруг лихо рассчитали на первый-второй.

Людям, просидевшим в отказниках четыре года, внезапно дали пинка. Ровно одну неделю на сборы. И вот через пять дней, второго мая, Олечка Прохорова едет в Москву не автобусом, а электричкой. Едет, и сама не понимает, зачем это делает. Нет, никакой облавы в праздничный день она не боялась, люди с бреднем, рыбацким неводом второго мая не могли в вагоне появиться по определению. Олечка Прохорова боялась исключительно и только своих собственных чувств. Профессорская дочка, циничная ехидина, тварюга, бестия, лиса ощущала себя полной дурой.

Ну в самом деле, что это еще за глупое последнее «прости»? Саня мог и должен был уехать не прощаясь. Как это за ним всегда водилось. Забыть, задуматься, потом схватиться за голову в Тель-Авиве или же в Хайфе, махнуть рукой и дальше жить. Какого черта? И она зачем-то на метле. Брррр...

Можно подумать, сами собой косички для школы заплелись и пузом кверху всплыли связанные мнемонически все сто английских поговорок на запоминание.

Every cloud has silver lining...

– A silver, a silver. Прохорова, ну сколько раз можно говорить одно и то же, артикли, артикли при существительных с определениями.

Софья. Кутафья. Как башня Кремля, строгая и стройная. Софья Григорьевна Фрайман. Учительница английского. Такая же зеленоглазая, как и ее сынок.

В спецшколу на Новой Олю Прохорову записала собственная тетка, Ольга Анатольевна.

– Мы же с ней тезки, крестники, – страстно дышала в лицо матери, – как же, Тамара, я не устрою ее в свою собственную школу.

Крестники, наперсники. Ольга Анатольевна, как и положено широкозадой завучихе, вечно приписывала словам несуществующий и невозможный смысл или значение. Три года тому назад мама и тетка Оли Прохоровой насмерть схлестнулись из-за родительского домика в Пахре. С тех пор не разговаривают, не общаются, а тогда, в шестьдесят шестом, как два сообщающихся сосуда, согласно наполнялись чаем и печеньем. До пятого класса Оля неделями жила у бабушки и тетки на Измайловской. Начиная с пятого уже сама ездила из дома в школу и обратно в третьем вагоне электрички. И Сашка Фрайман катался на тех же поездах, запрыгивал и выпрыгивал в безлюдных своих Вешняках. И они сталкивались, постоянно видели друг друга в неживом свете разнообразных железнодорожных осветительных приборов, навязчиво общительный снежок не раз пыталася их соединить, зимой крахмалом повязать, осенью клейстером склеить, стоящих на разных концах посадочной платформы, но познакомились Оля и Саша только в конце девятого. Когда за дело не глупая лирика-романтика взялась, а снова ушлая и бронебойная, как баба с рынка, тетка.

– Знаешь его? – спросила Ольга Анатольевна, подводя ученицу «А» класса к ученику «Б» класса. – Это сын Софьи Григорьевны. Вам по пути. Никаких перекладных и закладных. Сойдешь в Вешняках и снова сядешь.

Хорошенькое дельце. Фраймана тетка отпускала со своего обществоведения, а Олечка, все свои уроки честно отжужжав, должна была теперь уже в порядке внеклассной нагрузки тащиться за журнальчиком для матери. Просто потому, что мальчик родился таким забывчивым и третий раз подряд извиняется, а мама его подвержена острым респираторным заболеваниям в апреле, когда в носу должно быть так же сухо, как на проезжей части улиц, площадей, а также в подземных переходах.

– Что за журнальчик-то? – спросила Оля на платформе.

– «Бурда», – ответил мальчик Саша, пропуская девочку в поезд.