Сергей Солоух - Игра в ящик

– Сам пригнал, – гордо сообщил наследник офицера Ромке, когда из плохо, но все-таки хоть как-то отапливаемого зала все вместе вышли на голый ледок портовой площади, где, зад поджав на ветерке, обиженно тосковал «ИЖ комби» цвета куриной тушки с рынка. Розанчик.

«Лучше бы ты сам в институт поступил», – подумал про себя Роман, твердо решив непрошеное конфетти семейного сюрприза если и не выкинуть из головы совсем, то непременно и решительно смести все к черту, за черный круг, в глухую периферию своего на редкость здорового сознания. И в общем-то преуспел. Сообщение, сделанное уже на ходу, на перекрестке возле поста ГАИ: «А у отца теперь “шестерка”», – московский аспирант, можно сказать, пропустил мимо ушей, потому что, сидя рядом с собственным наследником на заднем сиденье, уже вовсю дурачился. Закрывал ладонью Димке глаза и вдруг, неожиданно приподняв руку, дул, как под рыцарское забрало, малышу в круглые дырочки доверчивого пятачка. Димок от радости урчал и по-собачьи тыкался резиновым носишкой в Ромкины пальцы. А когда остановились и выгружались у крыльца, по-настоящему уже рассмешил, с не ожиданной торжественностью объявив очень тихо, но очень горячо на ушко:

– А я знаю... Ты у меня директор!

– Кто тебе сказал?

– Диктор Агафонова. По радио.

Окончательно и бесповоротно вопрос о хозяине положения решился через полчаса, когда, тоскливо обнюхав в Ромкиной квартире все углы и бросив последний рыбий, дохлый взгляд на новенькую раскладушку, Маринкин братец Игорь убрался в свою общагу. Уполз, и удовольствие от этого отхода раком с бесполезными шевелениями всех челюстей, хвостов и усиков вернуло Ромке то счастье, ту неизменную уверенность в себе, которую он нес как абсолютные 36 и 6, спускаясь по аэрофлотовскому трапу два часа назад на каменную от морозца землю. Он снова был источником тепла и света. Для Маринки и Димки, по крайней мере. А остальные пусть сами думают, решают, как холод черного и белого превратить в ласку красного и желтого. Автовладелец Игорь Иванцов в первую очередь.

Во всяком случае, никаких сомнений не было в том, что щедроты тестя, сумевшего через какого-то армейского друж ка-костоправа запихать этой осенью наследника на стомфак южносибирского меда, одним лишь бройлерного колера металломом на колесах не ограничились. Наверняка и ежемесячное воспомоществование на съем жилплощади исправно поступало. Вот пусть теперь и согреет молодого человека все то, что он наэкономил, столуясь и квартируя в отсутствие Романа у него дома. Ботинки «Саламандер», куртка «Ли» и ручка «Паркер», которую придурок непонятно зачем, но тоже успел продемонстрировать.

«А те места, которые вся эта роскошь тунеядца не прикроет, можно залепить простым бактерицидным пластырем, стащить из препараторских запасов и залепить», – весело думал Ромка наперегонки с Димкой, в две пары ножниц перекусывая крепкую колбасную пеньку, стянувшую коробки с великолепною пятеркой и вратарем команды «Метеор». А вот с Маринки он снимал лишнее в ванной один и без применения технических приспособлений – правда, при включенном душе, но это чтобы Димок за стенкой слаще спал под шум ночного, вселенского, счастливого дождя.

Это были замечательные две недели. Димка не ходил в сад и по утрам, как десятиногая сомнамбула, шурша крахмалом и мукой всех одеял на белом свете, заползал на теплое еще Маринкино место и, круглым лбом приклеиваясь к Ромкиному боку, в такие увлекал бесконечные, бездонные пучины сна, что удивительно, как удавалось отцу и сыну до полпятого подняться, поесть борща, в хоккей побиться и даже почитать вслух книжку «Буратино». А после оба вприпрыжку бежали по толстой улице 50 лет Октября встречать маму Марину. И так же кувырком, через площадь Советов и магазин «Новинка», домой на Красноармейскую. Все дни, все дни кроме двадцать шестого, когда не в очередь с сестрою-осенью вдруг задышала настоящая зима. И на теплую сырую землю и черный зеркальный асфальт лег ровным, плотным слоем уже второй из череды пробных снег. В этот день вышли раньше, за час до встречи, и шли долго, кругами, старательно вытаптывая елочкой – ступня к ступне – узоры, домики, рыб и зверей. Лишь бы найти нетронутый пятачок белого. Яркое, синее, живое проступало широкой благородной гусеницей за Ромкой, а под калошиками Димки – смешными дробными спинными позвонками, пока зародышами, эмбриональными наметками будущих колбас. На площади у белого дома за бронзовой спиной Ленина в пальто на здоровенном нетронутом куске небесного теста Ромка вдруг вытоптал не чижика, а слово. ДИМА.