Сергей Солоух - Игра в ящик

Вот так жизнь складывалась. И только утром двадцать третьего октября освобожденный честным и добросовестным трудом аспирант Р. Р. Подцепа увидел землю. Столовое черненое серебро морозцем уже скованных, а снегом, легкой блестящей крупкой, лишь в бороздах и ямках присыпанных полей по обе стороны посадочной полосы южносибирского аэропорта. После столичных плюс десяти, минус два с ветерком бодрили. Плотный табун пассажиров от трапа к стеклянным дверям здания с неоновыми редколесьем буковок на крыше Ю НОСИБ РС шел по холодному бетону конармейским спорым шагом. Ромка, летевший в первом салоне, – в числе последних. Смысла переходить на рысь не было никакого, до первого автобуса в город оставалось минут двадцать, просто море времени, если учесть, что весь свой багаж отстающий нес в руках и на плече. Средних размеров красную дорожную сумку и здоровенную плоскую коробку с изображеньем пластилиновоносых хоккеистов из мультика «Матч-реванш». Если бы только Роман Подцепа знал, хоть как-то догадываться, что его встречают, и кто, всех бы раскидал и первым финишировал в туберкулезном холле зала прилета. Но он не знал и не догадывался, поэтому едва не выронил и сумку, и коробку с громоздкой настольной игрой, когда, юлой огибая шевелящийся частокол чужих ног, его нашла и пригвоздила ракета. Замер, уткнувшись лбом в колени, маленький человечек со сбившейся на спину, висящей на резинке шапкой:

– Папа, папа...

Вот это попаданье. Точно в цель. Потом подбежала Маринка. Совсем худая и невесомая, одни глаза. А следом, чуть погодя, с лопаткой, приготовленной для родственного рукопожатия, Маринкин младший брат Игорь. Какой-то, должно быть, возрастной кожный нежданчик на лбу молодого человека был запечатан пластырем, и от вида белого креста над левой бровью ошеломляющая приятность происшествия слегка поблекла.

– Как вы? – спросил Ромка Маринку.

– Да вот, Игорек нас привез.

Девятнадцатилетний сопляк на собственном, пусть и с чужого плеча, б/у донельзя, транспортном средстве вплыл явной диссонансной нотой, не теми фанфарами, в победный марш семейной встречи триумфатора. Невиданно успешного аспиранта московского академического института. Лучше бы они Ромку дома ждали, а сам он по-простому, на автобусе приехал. В счастливом, безмятежном настроении.

Военный химик, полковник Иванцов, в манере, свойственной людям его сурового призвания и уставного нрава, делил потомство на наследников и женский пол. И того и другого у него на довольствии состояло по одной единице. До поры до времени. После апрельской свадьбы, летом семьдесят четвертого, когда Ромка в первый и последний раз посетил не обозначенное на картах место службы тестя, Семипалатинск-21, Олег Анатольевич радости освобождения не скрывал. Ставя на стол первую холодную, так зятю и объявил: «Ну что, студент, начнем процедуру передачи из рук в руки?»

В принципе, Рома был не против начать и завершить процедуру, и даже, если надо, то снова расписаться. В реестре или ведомости. Удивился он, только обнаружив, что в обратный путь, безо всякой подписи и договора, ему в довесок к любимой жене прицепом выдан ее двенадцатилетний брат для полуторамесячного оздоровления на Обском море. Все это время Ромка честно кормил довольно капризный и прожорливый довесок, а об истинном размере папой-полковником приватно выданного Игорьку денежного аттестата узнал лишь перед самым отъездом, когда малец умудрился за три Ромкины стипендии, сто восемьдесят рублей, купить у соседа по подъезду джинсы «ливайс» на вырост, размера на три больше окружности своего мелкого зада. Маринка смеялась и обзывала братца дурачком, но Ромка был унижен. Все его деньги, включая те, что он зарабатывал на кафедре, печатая статьи и вписывая формулы, уходили на съемную квартиру, и купить такие «ливайсы» Маринке, на вырост или в талию, Ромка тогда никак не мог.

Он и сейчас не мог. Привез вот чудесные французские туфли-лодочки из магазина на улице Южной, за сороковник, а джинсы, настоящие синьки, за которыми богатенький сосед по комнате Бориска Катц мотался на Беговую, и не думал. Этот вожделенный и абсолютно недоступный кусок тряпки тянул на двести пятьдесят, а то и триста, и в руки не давался. Пока – не пока, но не способен был, выходит так, Роман Романович содержать женский пол по высшему разряду, и тесть, военный химик, большой специалист и дока по отравляющим и ядовитым смесям, всегда находил способ издалека, но веско напомнить Ромику об этом неполном соответствии занимаемому положению.