Сергей Солоух - Игра в ящик

– Мама на кухне, у нее варенье убежало, она кричит тебе «пока».

Давно Роман так не расшибался на ровном месте. Сам не понял, что вдруг нашло. Лучше бы Прохорову нахамил. Или Левенбука послал куда-нибудь. Алексея Леопольдовича. С ними он рано или поздно расстанется, а с Димкой и Маринкой... Вот дурак... И что вселилось? Мучительно хотелось перезвонить, просто зудело все. Повторить. Код города – 384. Но странная, непривычная какая-то неуверенность мешала, и Ромка не стал. Сначала он ушел курить в темный коридор и долго там стоял, с немыслимой, аптекарской аккуратностью сбрасывая пепел в миниатюрный самодельный кулечек. Потом вернулся, сел за стол и снова, как фармацевт во время чумы-холеры, ни звуком, ни движением не выдал своих чувств. Просто все линии двоились. Но этого никто не мог увидеть.

«Так, так... и что это за фигню накатал тут Прохоров? Какие-то графики распределения частот. Гады хвостатые. Очень похоже на фазы затухания. На это самое “пока”... Нет, к черту, к черту... Значит, он так себе видит опрокидывание, профессор – хрен на метле. А почему...»

Еще час Ромка просидел в секторе. Солнышко за окном, долго пытавшееся все целиком стечь по подоконнику в комнату, вдруг соскользнуло с половиц и словно длинный, ужаленный гвоздем язык, мгновенно убралось в рот, в ставшее сразу серо-зеленым, квадратным окно. Ромик поднялся. Зачем-то посмотрел на телефон, уже вернувшийся на левенбуковский широкий стол. И от того, наверное, ставший еще краснее и массивнее.

«Нет, не сегодня. И поздно, и вообще...»

Смял самолетиком мундштук беломорины, которую уже довольно долго вертел в руке, прилепил к нижней губе и, заперев дверь, двинулся из темной глубины коридора к светлой полусфере выхода.

На крыльце лабораторного корпуса, на еще теплых камнях, важно топтались голуби. Никаких мерзких зобных звуков они не издавали. Чинно постукивая черными коготками красных лап, что-то обдумывали. Прохаживались. Восьмерки нарезали. Зато немыслимо уродливая сука лежала неподвижно на рифленой крышке канализационного люка. Совсем рядом, в двух шагах, придавленная к земле безобразными мерзавчиками своих же собственных щенков. Только морда, розовый нос приподнят и круглые глаза открыты, вся в ожидании результатов птичьего, заумного сложенья-умножения.

Она. Та самая тварь, что кинулась на него из-за угла ВЦ утром после ночной смены. Две недели тому назад, когда, оставив в темноте тамбура у лифта распадаться и дезинтегрировать от неразделенности чувств женский белок, Ирину Красноперову, Роман Подцепа вышел в утреннюю прохладу.

Сейчас, в еще прозрачных сумерках, это горластое, зубастое собачье просто валялось на дороге, словно ошметки разорванной от молодецкой дури кем-то лихим коровьей шкуры. Какой-нибудь кольчугинской Пеструхи. Пыль с молоком. На Ромку ноль-повдоль. Никак. Внимают, затаив дыханье, взобравшимся повыше на крыльцо осанистым и важным голубям.

«Репетиция, – подумал Роман. – Репетиция межотделенческого семинара по проблемам моделирования». И ему опять стало стыдно, но теперь не больно, а смешно.

«Псих. Ролями поменялся. Молодец. Научился хорошему в собачьем этом Подмосковье».

Чрезвычайно деликатно, не тревожа высоких дум ученого собрания, Роман бочком соскользнул с высокого крыльца и закурил. А затем, будто бы и в самом деле исполняя до конца сегодняшний, черт знает почему на него свалившийся собачий, беспокойный, злой наряд, пошел обходом. Сначала вокруг желто-серого лабораторного корпуса, потом через внутридворовый скверик с круглой клумбой к колонному портику горного корпуса. Еще одну желто-серую махину он обошел справа. За породнившейся с кустами сеткой-рабицей трава доедала асфальт заброшенного теннисного корта. Дальше проезд ветвился: один рукав уходил влево к воротам гаража, а второй – направо к заводской многоэтажке с желтыми стеклами вычислительного центра на последнем этаже. Светятся. Ромка вдруг понял, куда его несут ноги. На полдороге, возле витринного угла похожей на уличную пивнушку институтской столовой Подцепа остановился.

– Глупости, – сказал он вслух неизвестно кому. – Глупости, – повторил еще раз, словно этот неизвестно кто мог с первого раз и не понять. Потухшую, изжеванную беломорину Роман запустил щелчком на крышу столовки и, развернувшись, быстро пошел к закрытой проходной номер один. Фонковской. Здесь пара белых кирпичей уже давно была кем-то заботливым и ловким вынесена из пестрой заборной кладки. Очень удобно. Один ухват на уровне протянутой руки, а второй, как стремя для носка, на уровне ременной пряжки. Раз, два и разом перемахнуть. Что тень, которую увидел Ромка, подходя, и делала. Карабкалась, путаясь в юбке, рыжая дура Мелехина. ВЦ упорно осваивает назойливая и настырная конкурентка. Еще один претендент на драгоценные машинные часы.