Сергей Солоух - Игра в ящик

– Да вы сходите, Елена Станиславовна, на завод. Вы посмотрите все в металле.

Металл, что-то еще более застывшее и мертвое, чем воск и картон. Дрянь, словно свинья без сальных отложений, не существующая, сгорающая без слоя жирной, липкой смазки. Но вновь о нем, и только о нем, получился у Ленки разговор в мартовский вторник восемьдесят пятого, как раз перед поездкой в ИПУ, беседа в маленьком, как лодочка, закутке начальника вычислительного комплекса СМ.

Молодой вдумчивый человек, не суетилка и не сухарь, независимый, на прочих непохожий хотя бы тем, что в его узкой рубочке, где между столом и полкою только на вдохе мог просквозить двуногий, стоит велосипед. Гоночный «Старт-шоссе», с карамельным огоньком рамы и бивнями блестящего руля, для зимнего хранения завернутыми вбок.

Все тот же прилипала с денатуратом потных колечек на башке, лишенных всякого объема, спутанных, грязноватых нитей, Ленке как-то поведал:

– Аркаша у нас спортом занимается в обед с весны по осень. Гоняет.

«Это вы гоняете, гусей, все до единого, – сердито трепетала Мелехина, но молчала, вновь, как когда-то в школе, научилась сама с собою и про себя разговаривать, как пионер, не выдавать секретных планов и сокровенных помыслов врагам. Только Аркадию Ткаченко, ведь он поймет, не инженер-конструктор, с узким, как птичий клювик, на нет сходящимся кругозором, все-таки факультет прикладной математики, и потом этот велосипед, изящный, нежный, хрупкий, словно остов готового к полету воздушного змея. И вновь разочарование...

– Фортран у нас есть, никто, правда, не пробовал, но есть в комплекте мат. обеспечения, – Аркадий кивнул в сторону полок. – Вот эта серая папка слева от вас, если не ошибаюсь, как раз описание...

– Можно взять?

– Берите, конечно.

На полке, между папками документации, на ровной пачке уже увядших распечаток стояли велотапки. Буквально пистолетом. Потертые акульи носы, шершавые, потрескавшиеся, словно в мелу, бока, три круглые дырки на подошве и сразу за ними грубый коготь из блестящего металла. Ни дать ни взять расплющенный и смятый спусковой крючок.

– Что это?

– Шип.

– Для чего?

– Для правильного педалирования.

– А что, бывает и неправильное? – обида захлестнула Ленку: фортепьянно-опереточное слово здесь и сейчас звучала как явная издевка. Педалировать.

– Бывает, – ответил начальник комплекса СМ очень спокойно и без тени каких-то задних, кривых как ноги мыслей. – Это когда самые слабые мышцы работают на вращение шатунов, разгибатели лодыжки и бедра...

И все-таки он Левенбука напоминал, этот Аркадий Олегович Ткаченко, – та же муравьиная синюшная щетина, вот только глаза не пара мокрых слив, а два сухих музейных, рыжих пятака:

– А на самом деле, должны работать самые сильные мышцы, сгибатели, плюс руки и спина...

– Но я... я разве не то же самое предлагаю, – почти в отчаянии, торопясь и обрывая чужую речь, едва ли не выкрикнула Ленка, – попробовать, как вы сказали, правильно педалировать, рассчитывать трансмиссии на мат. модели современными методами...

– Конечно, правильно, все правильно в теории, – и вновь ни тени на лице собеседника и матовое, чайное золото в глазах-монетках, – только сходите на завод, а это, между прочим, лучший из лучших, экспериментальный, такого оборудования в промышленности просто нет. И пусть вам скажут, могут они сделать косозубую передачу или нет, и еще спросите их про металл, про номенклатуру стали, и вы узнаете, что она у нас в горном машиностроении одна единственная 3ХГСА, ну, понимаете...

Ткаченко вдруг улыбнулся по-свойски, даже ласково, и этим, нежностью, как-то особо, глубоко и необыкновенно оскорбил большую Ленку.

– В общем... в общем, чтобы составить комбинацию из этой пары пальцев, мат. модель излишество, игра. Достаточно тех самых шпаргалок, которые вам так не нравятся, Елена Станиславовна...

– Но я ведь все равно могу попробовать?

– Конечно, только программы набивать придется ручками. ЕСовские пленки у нас пока читать нельзя...

«Вело-сипе-дист! – дрожа от возмущения, мартовский воздух царапая и разрывая своей колючей нутриевой шубкой, думала Ленка, шагая к станции. – Сгибатели и разгибатели, вращающие шатуны!»

Ее трясло, даже корежило, и оттого не сиделось на диванчике в вагоне, и весь недолгий путь Елена простояла в тамбуре, физически, костями, кожей, всеми внутренностями ощущая это сгибание и разгибание, собственное смятие, какую-то грядущую и неминуемую потерю того существенного и счастливого, что составляло ее я. Поэзию и смысл бытия.