Сергей Солоух - Игра в ящик

И даже когда из-за ползучей гадины биологички смысл этого «щениться» стал низменным и примитивным – живородить, мальками разрешаться, а не икрой, для рыжей Ленки он остался неизменным, прежним. Махать хвостом и в губы мордой лезть. Тепло, и нежность, и любовь. Семья людей. Планета.

Тем гаже и противоестественней всему большому легковоспламеняющемуся существу рыжей Мелехиной было решение, принятое после очередной, второй за годы аспиранства, черной рамки. Никогда и ни за что больше не щениться.

– Лена, не надо головой пробивать стену, голова нужна, чтоб находить дверь, – сказал Станислав Андреевич Мелехин своей дочери Елене после продолжительной беседы с глазу на глаз и за закрытой дверью с Алексеем Леопольдовичем Левенбуком, ныне заведующим отделением и формально ее, Мелехиной, научным руководителем. Случилось это в конце мая восемьдесят четвертого. Одна рука подписала тетин приговор, зато другая еще проворнее сняла отцовский выговор, и тут же снова пошли разговоры о его возможном переводе в Москву, в раскрытую ветром побед дом-книгу на Калининском. И эта мысль, о том, что папа вот-вот станет замминистра, над ними над всеми, такой хороший, правильный, была последней из «щенячьих».

– Нет, Лена. Предлагать-то предлагают. Это правда. Но кто я здесь, в Москве? А в Стукове я царь и бог, и это, да ты и сама скоро заметишь, куда важнее и нужнее столичного портфеля...

Нужнее – вот что убило. Для чего эта кандидатская, вот так, вот таким образом, если нет в ней и не будет обещанья перемен, счастливого переиначиванья мира на свой, на лучший лад, а будет одно лишь голое зачетно-показательное завершение квалификационной процедуры. Лишь протокольный повод для очередного секретаря, теперь уже ученого совета, откинуть косточки на счетах:

– Член ВЛКСМ. В деле также имеется свидетельство о сдаче экзаменов кандидатского минимума. Специальность, иностранный язык, марксистско-ленинская философия...

Кому нужна такая философия, в которой нет и не будет больше ни грамма волшебства и жаркого дыханья? Победы справедливости над подлостью, правды над ложью? Чистого выигрыша? Папе и маме?

– Как дочка?

– Отлично, очень хорошо, в Москве, защитилась, кандидат технических наук.

И никаких тогда уже вопросов насчет тети Гали, похороненной навеки под ветчиной и шпротами. И даже насчет брата Мишки, под что и где попавшего, никто не знает, просто исчезнувшего навсегда.

– Все так же. В Нерюнгри. Деньги лопатой гребет.

Горько и унизительно было осознавать, понимать с отвратительной и неотвратимой ясностью, что не в силу своей важности и правильности, да просто необходимости народному хозяйству тема ученых изысканий, научной работы Мелехиной Е. С. вернулась в русло нужных и желанных, а лишь только потому, что два начальника, Левенбук и папа, нашли общий язык. Задачка, закинутая после гибели Прохорова и увольнения Прокофьева на обочину, буквально в топкий кювет стахановского первопутка горной науки, вернулась в общую колею, веселый санный след, обрела момент движения, и перспективу, и актуальность. И стыдно, и обидно. Не Ленка пересилила, переборола, сама, одна, правдою правду доказала, а попросту договорились. Сошлись как на базаре – десять копеек за стакан подсолнухов в карман.

Впрочем, бульдожьи яблочки в глазах Левенбука и после тет-а-тет с С. А. Мелехиным остались прежними. Не увеличились и не уменьшились, зрачок и раек не разделились, только температура густых штабных чернил стала иной.

– Где же обещанная статья, Елена? – начал по утрам интересоваться Алексей Леопольдович. – С такими темпами вы не успеете в осенний сборник.

А темпов никаких и не было. Всех дел – перепечатать первую страничку, фамилию соавтора из восьми букв, первая «п», заменить на новую, из тех же восьми, только лидирующей станет «л», элементарный сдвиг вперед на четыре бита, но сердце не лежало, и душа противилась, и неприятно было думать о гнусной сущности простейшей операции. А когда Ленка решилась, собралась духом, сдалась, то первым и главным унижением стало вычеркивание этих самых восьми букв с лидирующей «л». Единственное, по сути дела, исправление, сделанное Левенбуком, молниеносное и оскорбительно непроизвольное.

Он, как и раньше, не хотел иметь с ней ничего общего. Все так же. Даже сейчас, когда отцовское объединение стало ведущим предприятием для его докторской, А. Л. Левенбука, в то самое время, когда там, в Стукове, уже торчал Гринбаум, что-то под землею поспешно измеряя, записывая для собственной, из пыли и забвения извлеченной кандидатской, ничего не менялось. Не принимали. Ленку Мелехину, как до того злосчастного собрания, как после него, всегда, бесповоротно и однозначно не принимали. С вежливой отстраненностью и неизменностью.