Сергей Солоух - Игра в ящик

Он сел на корточки и посмотрел Щуку и Хеку очень внимательно прямо в глаза. Да, опытный комиссар Гараев сразу увидел то, чего не заметили два других его торопливых товарища. На руках у Щука и Хека нет черных несмываемых меток, а значит, самая справедливая в мире народная власть не отказалась от них окончательно, несмотря на всю тяжесть совершенных ими деяний. Страна еще верит в этих запутавшихся и заблудившихся мальчишек, она дает им возможность вернуться к трудам и боям и даже, может быть, стать пионерами, если они, конечно, по-настоящему поработают над собой и смогут исправиться.

– Не плачьте – сказал Тимур Гараев и погладил Щука и Хека по обритым головам. – Вы, конечно, оба страшно виноваты перед рабочими, крестьянами и красноармейцами. Но вам повезло, вы попали в камеру, где сидят настоящие патриоты и коммунисты, кристально чистые люди, которые оказались здесь только затем, чтобы своими показаниями и образцовым поведением на суде помочь Стране Советов победить всех разом внутренних и внешних врагов. Мы отучим вас от вредных привычек и научим полезным.

– И даже хранить страшные военные тайны научите? – неуверенным, дрожащим от страха и слабой надежды голосом спросил Щук комиссара Гараева.

– Обязательно.

– И тогда нас может быть примут в пионеры? – тут же не к месту бухнул маленький простодушный Хек, краснея и даже не смея от сильного волнения поднять глаза.

– Может быть, – ответил ему комиссар и улыбнулся самым краешком губ. – Посмотрим, как вы сегодня вычистите парашу. Это будет вашим первым самым простым заданием.

– А буденновки пока изъять, – затем коротко и четко скомандовал он, повернувшись к молчавшему все это время Гейке. – Изъять, но сохранить.

– Есть, – по-военному односложно ответил своему старосте моряк.

А доктор Колокольчиков ничего не сказал, но обрадовался больше всех, потому что раньше это была его обязанность – день за днем драить толчок. Но делать это доктору давно уже не хотелось, ведь он верил, что его очень скоро оправдают и выпустят отсюда, а чистые руки для военного хирурга важнее всего на свете.

Знайте, доктор Николай Колокольчиков давно уже спасовал перед трудностями. В тот момент, когда все настоящие большевики, коммунисты и беспартийные только и думали о том, как бы поскорей погибнуть с клеймом врага народа ради окончательной победы и всеобщего торжества первого в мире государства рабочих и крестьян, доктор Колокольчиков хотел фланировать вольняшкой по больничному коридору. Он хотел ходить налегке, в белых перчатках и с пинцетиком в кармане, и ни по какому поводу не волноваться. А за всеми этими громкими рассуждениями о пролетарской антисептике и советской анестезии пытался всего лишь навсего скрыть трусливое желание перерожденца спасти свою собственную шкуру.

Только жалость к себе – это всегда первый шаг к предательству, и неудивительно, что однажды ночью, когда, наигравшись в буру и сику, моряк и комиссар уснули, Николай Колокольчиков на тонкой папиросной бумаге химическим карандашом написал письмо товарищу Сталину. Он написал в Кремль, в дом под красными звездами, малодушное письмо о том, что ни он сам, ни комиссар Тимур Гараев, ни уж тем более моряк Гейка ни в чем не виноваты, стали жертвами подлого оговора и должны быть как можно скорее отправлены из тюрьмы домой. Но уже окончательно и бесповоротно доктор встал на путь предательства, когда во время утреннего шмона тихонько положил это свое послание в карман одному надзирателю по прозвищу Фигура, и шепотом при этом пообещал отдать ему еще и все свои деньги, если только тот перешлет письмо адресату. Через день Петр Пятаков по прозвищу Фигура пришел за деньгами, а доктор Колокольчиков с той поры стал беречь себя и ждать скорого освобождения.

Глупый доктор недооценил силы классового чутья, которое просыпается в любом человеке, даже двух таких маленьких, как Щук и Хек, от ежедневного непосильного физического труда. Он решил, что ребятишки всего лишь навсего пара маленьких сопливых и нечистоплотных нытиков, вконец испорченных долгим и растлевающим влиянием чуждых элементов. Хирург бесстыдно думал, что метки каленным железом на руки детям не поставили случайно, как это бывало у него самого в больнице, по недосмотру или потому что выключилось электричество. Он был уверен, что никогда-никогда уже в маленьких бритых головках Щука и Хека не заговорят пролетарское сознание и революционная бдительность. Вот почему доктор Колокольчиков так неосмотрительно переложил на ребятишек всю грязную работу в камере. Он даже пятки перестал чесать перед сном матросу и комиссару и вовсе не желал теперь жевать пайковый хлеб, чтобы из него получился клейстер, без которого из тонких книжных или газетных листочков невозможно сделать плотные как картон игральные карты для соревнований на сообразительность и координацию движений. Он берег свои зубы и десны. Но в самой глубине своей полностью разложившейся души он, наверное хотел, чтобы детишки следователя Серегина так и остались темными и неразвитыми. А каждый день он пунктуально отучал их от курения, скорее всего только для вида, только для того, чтобы все вокруг продолжали верить, что он наш, советский врач, который стоит на страже пролетарской гигиены и профилактики, советского материнства и детства.