Арнольд Каштанов - Каньон-а-Шарон

— Кто это? — спросил я Дашку.

— Краснопольский. Он делает сборник памяти Григория Соломоновича.

— Ничто на земле не проходит бесследно, — повторил Илья. — Вот и оригинальный незабываемый проект у нас есть.

— Что ты вдруг? — недовольно сказал Боря. — Яд ва-Шем тебя не устраивает?

— Меня не устраивает эта незабудка в шапочке.

Он начинал мне нравиться.

— Ты едешь? — спросила Дашка Володю.

Тот пожал плечами:

— Вообще-то сегодня я не настроен…

— Зачем ему, — сказал Илья. — У него есть Дахау. Ты хоть был там? — спросил он Володю.

— Был, — ответил тот спокойно.

— Ну и как тебе проект?

Володя сделал вид, что не услышал.

— Посидим в кафе, — предложила Дашка. — Там прохладно, выпьем чего-нибудь.

Она привела нас куда-то, где за плечами буфетчика поблескивали бутылки спиртного. Я знал, что Володя не пьет, но Дашка заказала водку, и он пил со всеми. Илья опьянел и стал приставать к Володе.

— Как тебе здесь?

— Жарко, — Володя все время был начеку.

— Это еще май.

— Представляю. У нас тоже бывает жарко.

Мы все отметили «у нас». Илья начал раздражаться, но не знал, к чему прицепиться.

— Ну а… как тебе все остальное?

— Грязновато, — Володя понимал, что его провоцируют, и старался не давать повода.

— Я был в Йене, — вставил Боря, — у них там брусчатку на улицах шампунем моют. По ней еще Гете ходил.

— Наверно, плюнуть негде?

— У них мостовые чище, чем этот стол, — не успокаивался Боря. — И эта чистота — несколько веков.

— Да плевать я на них хотел.

— Ну, здесь ты можешь плевать, где угодно, — сказала Дашка. — Но не надо так уж злоупотреблять. Чистота — это тоже не так плохо.

— Я не понимаю. Грязно, жарко — чего сюда было ехать?

— Друзей повидать, — сказал Володя. — Тебя, например.

— А там друзей нет?

— Есть.

— Представляешь, — громко сказала мне Дашка, отвлекая разговор на себя, — с первого дня, как они приехали, их стала опекать одна старая немка. Едет в Италию — берет их с собой, в Испанию — тоже берет. Да, Володя?

Их — то есть Володю и его жену. Мне стало жалко Дашку.

— Эта немка считала их русскими или евреями? — спросил Илья.

— Антисемитизма сейчас нет, — хладнокровно ответил Володя. — Даже наоборот.

— Что значит, наоборот?

— У нас есть приятель, в теннис вместе играем, он когда узнал, что я еврей, знаешь, что спросил?

— Ну?

— А вы не боитесь, спрашивает, что все снова повторится?

— Потрясающе, — сказал Илья. — Беспокоится за евреев?

— Нормальный культурный человек.

— Представляю чувства того немца. Ладно, думает, Гитлер — чудовище, но проблема снята, все это ужасно, но мы хотя бы уверены, что этого больше не повторится — нет в Германии евреев. И тут здрасьте — давно не виделись.

— Ты считаешь, может повториться? — снисходительно улыбнулся Володя.

— Но вот он же спросил тебя. Видит, знающий человек, дай, думает, спрошу.

— Кончайте, — сказал Боря. — Чего это вы тему нашли? Илья, кончай про немцев.

— Разве я про них? Кто говорит о немцах?

— Ты, — сказала Дашка.

— Ладно, — сказал он. — Уговорила. Кто сегодня заказывает кофе? Американцы или — извините, в последний раз, — немцы?

— Кофе мы пьем в Яффо. Настоящий арабский.

— Ты что, на машине?

— Мы едем к морю, искупаемся.

— Что ж ты пьешь, если за рулем? — возмутился Боря. — Я в твою машину не сяду.

— А я тебя и не приглашала, — сказала Дашка, поднимаясь.

Вокруг сидели студенты, было несколько солдат с оружием, два или три столика занимали математики. Среди них был москвич Болдин. Илья, столкнувшись с ним, когда мы входили, сказал, что у меня архив Векслера, и Болдин предложил, когда перекусим, встретиться у входа. Я видел, как он что-то обсуждал за столиком с коллегами, как отодвинул тарелку, положил блокнот и стал чиркать карандашом.

Ожидая его в вестибюле с цветными витражами, я сел на диван. В нишах стояли огромные аквариумы, было тихо. Болдин вышел из кафе и остановился, в смущении ероша рукой короткие, седые с желтизной волосы. Я понял, что он забыл про меня, но помнит, что кому-то что-то обещал, и пытается вспомнить, кому и что. Увидел, вспомнил, обрадовался и пошел навстречу:

— Извините, закрутился, сумасшедший день, ничего не соображаю, вы — друг Григория Соломоновича?

— Я слышал вашу фамилию от Векслера, — сказал я.

— Это отец. Они были друзьями. Значит, — Болдин уточнял во избежание недоразумений, — в семь вы меня доставляете в ресторан, так? Полагаюсь на вас.