Олег Зайончковский - Загул

Все это осталось в прошлом. Сравнение оттого и пришло на ум, что в последние годы Нефедов нечасто посещал Москву. Просто отпала надобность – практическая и иная. Ненужной была и сегодняшняя его поездка, хотя об этом, конечно, думать теперь было поздно.

Он подходил уже к дому, где, согласно легенде, должен был проживать Шерстяной. Здание оказалось большим и важным, выстроенным как раз еще в старомундирные времена. Однажды, много лет назад, Нефедов ночевал в подобном доме. Архитектурная ассоциация или схожесть пьяных ночных обстоятельств напомнили Игорю общежитие Московской филармонии, Марыську и кошмар с участием тараканов.

История сделала виток, однако не повторилась. Хотя и здешний подъезд вонял кошками, но лифт уже был современный, глухой, в котором Лидия Ефимовна, страдающая клаустрофобией, кончилась бы, не проехав двух этажей. Двери на лестничной площадке тоже были современные – мощные и неприступные, способные, наверное, выдержать выстрел гранатомета. Впрочем, одна из этих дверей была гостеприимно распахнута.

Дальше уже – никаких подобий. Квартира оказалась почти шикарной, а Шерсть выглядел обрюзгшим и постаревшим. На носу его были теперь очки, придававшие ему до смешного интеллигентный вид. Правда, в них и в домашнем шелковом халате он вполне гармонировал с обстановкой своего нынешнего жилища, отчасти напоминавшей почечуевские мемориальные интерьеры.

Покончив с объятиями, друзья прошли в комнату, уставленную книжными шкафами. Похоже, это была библиотека, служившая по совместительству гостиной.

– Славное, однако, жилье завещал тебе дядя, – заметил Нефедов, осторожно усаживаясь на антикварный диван.

– Ага, – кивнул Шерстяной. – Только оно мне досталось безо всякого завещания.

– Правда? – Игорь качнул ногой. – Но жилье все равно славное.

– А хочешь знать, Гарик, почему оно мне досталось?

– Ну… потому что он умер. Ты сам по телефону сказал…

– Он не умер – его убили!

– Если убили, то умер… – возразил машинально Нефедов. – То есть… что ты мне хочешь сказать… как это так – убили?

Шерсть придвинул к дивану старинный столик на гнутых ножках.

– Убили, Гарик, убили. Прямо в этой чудесной квартире… – он прихлопнул ладонью по столику.

– Как, прямо тут?

– Нет, не тут, а на кухне. Я расскажу тебе, только выпьем сначала за мое новоселье.

Покопавшись в серванте покойного Питерского, он добыл в нем хрустальные рюмки и бутылку советского еще коньяка «ВК».

– Мы похожи на мародеров, – заметил с усмешкой Игорь.

– Пустяки, – отмахнулся Шерсть. – Дядя сам был не ангел… Я только в его хозяйстве плохо еще ориентируюсь.

Коньяк не утратил крепости и на вкус был вполне хорош. Мысленно поблагодарив шерстяновского дядю, Нефедов вернулся к вопросу о его убийстве.

– По правде сказать, дело темное, – Шерстяной почесал в затылке. – Собственно, оно так и не раскрыто. Кто его и за что – неизвестно. Ясно только, что дядю грохнули сковородой.

– Сковородой? – изумился Нефедов. – Для профессора как-то странно…

– Менты говорят – ничего странного, сковородой убивают часто. Удивились только, что дядя был не женат. И при том же весь дом перевернут был, как при ограблении. Короче говоря, сковороду они забрали как вещдок, а через месяц принесли обратно. Сказали, что дядино дело – висяк и что заниматься им – сейчас некогда.

– Все-таки как-то дико… – поежился Игорь. – И неужели теперь ты на этой сковороде готовишь?

– Ну, какой из меня кулинар… – Шерстяной усмехнулся. – Есть тут одна. Тоже, можно сказать, от дяди по наследству досталась.

– Ты же сказал, что он жил один.

– Один. Только она объявилась уже после его смерти… Представляешь? Приходит с вещами и говорит: «Я аспирантка то ли из Брянска, то ли из Бердска. Ваш дядя ведет у нас курс и пригласил меня тут пожить».

Нефедов пожал плечами:

– Надо было ей объяснить и назад отправить.

– Да я объяснил… – Шерстяной замялся. – Но она даже книжки пропылесосила… Такая хозяйственная… Чувствую, что надо ее выставить, а как-то неловко.

– И где же она сейчас, аспирантка из Брянска? Ночь ведь уже на дворе…

– Шут ее знает, – равнодушно отозвался Шерсть. – Хоть бы и вовсе не приходила. Почему, не знаю, а не лежит у меня к ней душа. Марыська другая была… Помнишь, Гарик, Марыську?

– Привет, мешочник! За колбасой приехал? – Знакомый шершавый голосок раздается у самого уха.