Эдакая разновидность типичного южного базара.
Ничего, я привык.
Мне даже нравится…
Но переговоры и дела – завтра.
А сейчас я прохожу по выложенной брусчаткой дорожке, поворачиваю направо, к морю, и захожу в маленькое кафе, стоящее на самой границе девственно пустого галечного пляжа. Снимаю плащ, стряхиваю с него капли соленого морского дождя, кивком здороваюсь с официантами в большом зале.
Несмотря на то, что зал почти пуст, они вовсе не спешат ко мне навстречу.
И правильно.
Мне – не сюда.
Прохожу через зал, открываю дверь во внутренний дворик, пересекаю его и захожу в совсем крохотный бар, совершенно пустой, за исключением колдующего над турками маленького пожилого армянина за темной тяжелой стойкой.
– Здравствуйте, – говорю, – Самвел Погосович…
Он совсем-совсем не удивляется.
– Здравствуй, Дима. Давно прилетел?
Я улыбаюсь.
– Вы же знаете, что сегодня…
Он поворачивается ко мне лицом и поднимает вверх толстый указательный палец.
– Не знаю, а догадываюсь. Вдруг что-то случилось, и ты пришел сюда не сразу?
– А что может такого случиться? – пожимаю плечами, – когда я в городе, я каждый вечер у вас. Это, по-моему, не только вы и я, это все побережье знает…
– Ну-у… – он задумывается. – Знаете, Дима, в этом безумном и смешном мире сейчас происходит так много необъяснимого, что это уже очень тяжело для моей старой больной головы. Например, вам могла понравиться девушка-попутчица, и вы пошли ее провожать…
Я смеюсь.
Меня всегда забавляет, как он путается в «ты» и «вы».
По-моему, он так и не решил еще для себя до конца, как меня нужно называть. С одной стороны – мальчишка и сопляк, по его меркам.
С другой…
– Что вы, – говорю, – Самвел Погосович. Вам, кстати, большой привет от Маши.
Честно говоря, никакого такого привета ему Машка, естественно, не передавала. Будет она еще такой ерундой себе голову забивать.
Но старику – приятно…
Он грустно улыбается и задумчиво шевелит губами.
– У вас чудесная жена, Дима. – Его большие и яркие карие глаза становятся задумчивыми и чуть увлажняются, как будто их затягивает свежим утренним туманом. – Очень красивая. Очень хорошей, внутренней красотой. Вам повезло…
– Да, – соглашаюсь.
Он неожиданно хлопает себя ладонью по лбу.
– А, старый дурак… ты же кофе хочешь?
Я вешаю плащ на массивную деревянную вешалку, расправляю складки, чтоб он немного просох.
– У вас, конечно, лучший на черноморском побережье кофе, Самвел Погосович, – говорю, – но вы знаете, что я прихожу сюда не только за этим…
– Знаю, – улыбается, – и мне это приятно…
Он приносит мне свежую газету (я ее уже листал в самолете, но не подаю вида) и уходит колдовать над старинной медной туркой. По всему бару плывет мягкий, ни с чем не сравнимый аромат свежемолотых зерен.
Кофе у него действительно – лучший на всем побережье.
– Это особый сорт, – говорит он, продолжая колдовство. – Я уже стар и не могу помнить всех названий, но он действительно особый. Поэтому к первой чашке я не буду вам давать коньяк. Только родниковую воду, я ее охладил до нужной температуры…
– Хорошо, – отвечаю, – Самвел Погосович. Вы выпьете со мной чашечку?
– Ай, Дима, – вздыхает он в ответ, – ты же знаешь, как я люблю кофе. Но мое старое больное сердце разрешает мне пить только слабенький чай. Такой слабенький, что мне противно его пить. Вот я и пью только минеральную воду…
Он ставит передо мной дымящуюся чашку и высокий стакан с холодной родниковой водой. Садится напротив, сцепив пальцы больших натруженных рук.
Сахара на столе нет.
Я всегда пью кофе и чай без сахара, и он меня за это уважает.
Я закуриваю сигарету и достаю подарок.
– Вот, – говорю, – Самвел Погосович. Этот чай вам вполне разрешит пить даже ваше больное сердце…
Он кряхтя поднимается, берет деревянную коробку с чаем и идет к барной стойке за очками.
Надевает их и, шевеля губами, читает название…
– О, «Silver Tip»! – Он снимает очки и поворачивается ко мне, в его глазах благодарность и удивление. – Это же знаменитый цейлонский «белый чай»! Откуда он у вас, Дима? Его же не экспортируют…
Я улыбаюсь и чуть виновато пожимаю плечами.
– Ездили с женой на Шри Ланку на Рождество. Решил, что вам будет приятно…
Он опять кряхтит и идет за стойку, где наклоняется и долго роется внизу. Потом возвращается с бутылкой настоящего армянского коньяка.
Тот коньяк, который пьет он сам – всегда настоящий.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу