Александр Киров - Последний из миннезингеров (сборник)

– Мужики! Так это мы зону строим! Это мы лагерь строим! Сдурели вы? Ведь это он, гад…

Старшой выстрелил ему в голову. Ряды рабочих сплотились. Все стали работать быстрее и дружнее, забыв про неимоверную усталость.

С этого момента лицемерие колонистов сменилось страшной прямотой. Пристрелили еще двоих слабых и сумасшедших, одного ненадежного и трех подозрительных.

Потом сообразили, что если эдак и дальше пойдет, работать будет некому. Тогда в конце второго дня пригнали всех, кто оставался в деревне, загнали в первый, уже построенный, барак. Двери и окна забили досками. Резко увеличивалось количество людей с автоматами.

– Так, ур-р-роды! Баб и детей ни кормить, ни поить, ни выводить никуда не будем, пока работу не кончите, – весело орал с вышки в мегафон пьяный обдолбанный сумасшедший Мирза, – а через сутки запалим!!!

Мирза кричал одно и то же ритмично, с интервалом в десять минут, уже несколько часов и после каждого выкрика давал поверх рабских голов ломаную, безобразно пьяную автоматную очередь…

…Такую веселую историю поведали трем заключенным мужики по их возвращению «домой».

Трое лежали в темноте. Настроение было так себе. Чекушки закончились.

Первая реплика снова раздалась с койки Берроуза:

– Мужики! Простите меня! Я признаться хочу!

– Да в чем?

– Я подельником был, когда доски воровали.

– Ну! А я уже думал, и не было никаких досок. Босса просто переклинило. Клептомания наоборот. Жажда расследования и кары…

– Нобель, гад, подмазал. Уж не знаю, чем он взял меня, как бабу худую. Улыбался все… За руку при всех здоровался… Песни для меня у костра пел… Ну и… В мои смены они доски эти по тихой воде к дороге таскали, а там грузовик какой-то приезжал из города. Да об этом все и знали-то, кроме вас. Только молчали. А во время последнего рейса самоходного шофер пьяный был, ну и разбился. А кто-то из мирзоедов наткнулся на машину. И хана… Простите…

– Ты… это… с Нобелем поосторожнее насчет привлекательности, – осторожно, но с подковыркой посоветовал Фунт.

– В смысле?

– Ну… в прямом.

– Он чего… Это… Сказал кто?

– Нет.

– А откуда знаешь?

– Так видно же.

К беседе подключился Алексеев:

– Ты чего, Фунт, сидел что ли?

– Да не помню я.

– А откуда вещи такие знаешь?

– А чего тут знать, когда видно.

– Вот и поговорили…

– Поговорили.

Далее дела на пилораме развивались следующим образом. Старшой по поручению Мирзы разработал «Устав рабочего пилорамы», каковыми считались все находящиеся за колючей проволокой, включая женщин и грудных детей.

Согласно п. 1 Устава, он был действительным до тех пор, пока рабочие, изначально порочные и греховные существа, не сделают следующие две вещи (п. 2): не откроют имена похитителей леса и не вырастят на территории пилорамы количество деревьев, позволяющее возместить ущерб (ворованный лес сгорел вместе с грузовиком, мирзаевы люди поспели лишь к тлеющим головням).

Все это можно было объяснить и проще. Мирзу «клинило». И в своем «клинче» он был уже неудержим.

За выполнением Устава неустанно следили Старшой, Малой и все их люди, число которых доходило уже до двенадцати человек.

Закончив с Уставом, Мирза собрал у себя в кабинете Старшого, Малого и Тугрика на совещание. Оно было коротким.

– Остаешься за меня, – сказал он Тугрику.

– А ты?

Мирза засмеялся. Смеялся он минут десять. А на одиннадцатой, не замолкая, открыл стол, достал пистолет и выстрелил себе в рот.

Алексеев на достаточно долгий во времяисчислении пилорамы период выбился из общей струи. До общих работ сторожей не допустили сами же рабочие. И все из-за пайка.

С горя он начал писать книгу, думая назвать ее то ли «История пилорамы», то ли «Летопись пилорамы», то ли «Хроника пилорамы». Так и не выбрав окончательно какое-то одно название, Алексеев начал с главы «Паек». Ах, паек-паек, сколько написано про тебя интеллигентами во всех поколениях и всех поколений… Но что-то заносит автора, и он боится, как бы его настроения не передались персонажу, и удаляется восвояси.

«…А сколько из них просто готовы были глотки друг другу грызть из-за этого пайка. И ведь грызли.

Паек рассчитан на сто пятьдесят порций. Он сносен: вермишель быстрого приготовления три раза в день. „И суп, и мясо, и мука“, по словам еще живого Мирзаева, который успел сделать это нововведение. Плюс емкость из-под лосьона „Троя“ с разведенным спиртом. Крепость этого состава зависит от объема работ, которые нужно выполнить. Тем тяжелее и грязнее работа, тем крепче напиток. Его раздают только после того, как Старшой примет работу.