Александр Киров - Последний из миннезингеров (сборник)

Так вот, в присутствии развеселого ростовчанина даже развязный житель Московии как-то съежился. Гость сказал хозяину так:

– Твой шизанутый братец всех нас достал. Если ты его через неделю не уберешь далеко и навсегда, то я сам отрежу ему башку.

Они еще о чем-то говорили, упоминая то ли Архангельскую область, то ли Карелию… Но это уже не существенно. Детали.

.. А через месяц в Астафьеве появился Мирза. Он медленно шел по улице деревни, по-стариковски шаркая ногами. Глаз не было видно из-под темных очков. Возле здания сельсовета он, кажется, обмочился. Его вели под руки два брата-близнеца и упрашивали сесть в иномарку, ползущую сзади. Но Мирза угрюмо шел и шел вперед…

А уже через две недели очень умный своим бандитским умом Ибрагим Мирзаев принимал пилораму. Он был бодр, энергичен, мог руководить кем угодно восемнадцать часов в сутки и не обнаруживал никаких следов душевной болезни.

Первое, что сделал Мирза, обретя себя, – это уехал куда-то на неделю, потом вернулся. А уже после его возвращения в Астафьеве стали появляться новые лица, и жизнь деревни изменилась коренным образом.

Трое лежали в темноте.

– Я вот киномехаником в клубе подрабатывал. Представьте себе – августовский вечер, еще теплый и ласковый, полный зал народу, приезжих. Все за лето друг с другом перезнакомились, друг другу поднадоели… Поэтому танцы с заезжим ансамблем – праздник, новая кинокартина – праздник. И все как в театре на большой премьере, только в меньших масштабах. Весь социум налицо. На первом ряду интеллигенция сельская, вы вот, Алексеев, еще человек пять или шесть, рядом администрация совхоза, потом как обычно: кто поважнее, поавторитетнее да понаглее. И так далее. И вот начинаю я фильм показывать. Сам смотрю, но как будто со стороны. Мне видно, и что на экране происходит, и в зале что творится…

Один раз шел фильм приключенческий. Джунгли, Амазонка, туземцы, грустный Жан Рено… И вдруг пронзила меня мысль… Мысль, что после фильма, когда последним выйду из клуба в теплую ночь, то, окинув взглядом помещение и закрывая дверь на ключ, я не буду жалеть о том, что сеанс закончился. И фильм этот не оставит в душе моей никакого отпечатка, кроме, пожалуй, горького чувства, что меня в очередной раз жестоко обманули…

…В проклюнувшемся через грязное окошко рассвете видно было, как Алексеев вздохнул и задумался, а Фунт недобро и недоверчиво усмехнулся.

– Ну вы, ублюдки!

«Ублюдками» были сто пятьдесят рабочих, выстроенных в три длинные шеренги, вдоль которых расхаживал Мирза.

– Меня очень… интересует один вопрос: кто целый месяц пилил и сбывал налево мой лес? Кто это делал – шаг вперед.

Ряд шеренг не дрогнул.

– Если через пять минут не будут названы имена, я всех вас накажу. Очень сильно.

Мирза отошел в сторону и закурил в тени экскаватора. Рабочие стояли под палящими лучами полуденного июльского солнца и под чутким надзором «акробатов» и еще пяти или шести крупных недобрых мужиков.

Все рабочие были дисциплинированны. Никто не вышел из шеренги.

Мирза курил, и смутные тени бродили по его лицу, глазам. Он стоял один, и глаза его чему-то смеялись, дико, безумно.

Бережно докурив «беломорину», он зачем-то хлебнул из маленькой бутылочки темной терпко пахнущей жидкости. С интервалом в несколько секунд сделал еще пару глоточков. И пошел. При этом ему показалось, что экскаватор отдалился влево-вверх метров на сто.

– Ну что, мужики! Я вас понимаю. Голодно. Денег нету. Выпить всегда охота. А не на что. Давайте я накажу вас морально. Участок видите?

Полуторасотенный коллектив окинул взглядом двухкилометровую площадь пилорамы и дружно закивал.

– В шесть утра начинаем работу. Не умеем беречь – будем учиться… Беречь. Участок обнести колючей проволокой. Поставить металлические ворота. Пять вышек. Провода пустить под напряжение. Если выполните работу за сутки… Или вообще объем работы меня устроит, объявляю коллективное застолье за мой счет. Так что сделать еще барак на сто пятьдесят человек… Нет, два барака! Нет, три барака! Работаем сутки… Нет! Двое! А там хоть запейся! И все забыто! По рукам!

– Так точно! – забывшись, рявкнули в шеренгах.

И не то что всем страшно выпить хотелось, а работы другой в Астафьеве не было. И не предвиделось. А что бывает с людьми безработными, все знали очень хорошо. И судьбы такой себе не хотели…

…Работали трое суток… Без сна, отдыха, еды… Утоляя жажду отвратительной теплой водой. В конце первого адова дня из муравейника рабочих выскочил один, чумазый и сумасшедший, шатаясь, закричал: