Марина Ахмедова - Дом слепых

Вспотев, дед Семен, громко сопя, подошел к бабушке и незнакомым прежде фальцетом крикнул:

– Я, да будет вам, Варвара Яковлевна, известно – мастер! Мастер, да будет вам известно!

Дед Семен оттер ладонью со лба пот. Развернулся со свистом юлы и выскочил в коридор, но порывисто вернулся, подбежал к пальто и еще раз пнул его. Погрозил бабушке пальцем и тем же фальцетом крикнул:

– И не смейте!

Не докричав, чего бабушка не должна сметь, дед Семен окончательно удалился, так хлопнув дверью, что с полочки посыпались старые зонтики.

Едва дверь закрылась, муж, вновь обретя плоть и форму, выскочил из-под одеяла, подбежал к пальто, поднял его и прижал к себе.

– Не накапать ли вам валидола? – как ни в чем не бывало, поинтересовался он у бабушки.

Сверля диоптриями закрывшуюся дверь, бабушка, подобрав подбородок, обиженно проговорила:

– А и шут с тобой… Сами сузим.

Разделка пальто на составные части была недолгой, но кропотливой. На него ушло несколько лезвий. Расчлененные куски кожи лежали на столе, и, казалось, никаким чудом им вновь не воскреснуть в пальто. Совпадением то было или нет, но и союз советских социалистических республик вскоре начнет распадаться, части будут откраиваться от него так быстро, словно отрезанные острым лезвием «Нева». Потом и город, в котором жила Люда, захочет стать отдельной частью, выйти из состава изношенного, вышедшего из моды и уже ни на что не годного пальто. Правда, оставались еще люди, подобно Людиному мужу и бабушке, пытавшиеся вдохнуть в него вторую жизнь. Теперь из подвала груда кожаных лоскутов на столе казалась Люде надгробием на могиле союза, которое скоро понадобится и ее городу.

Бабушка достала с балкона швейную машинку, но иголка не брала толстую кожу, на первом стежке ее головка сломалась. Три дня муж ходил на рынок, отыскивая самую толстую и прочную иглу. Такая была найдена. Началась самая ответственная работа – сшивание частей пальто. Муж строчил, а бабушка, потея и слабо кряхтя, вытягивала из-под иглы сшитые куски кожи, навалившись на них сухим весом.

– Тяните, Варвара Яковлевна, тяните! – приговаривал муж.

Бабушка тянула непослушную мертвую кожу. Кожа сопротивлялась в бабушкиных руках, будто хотела не возрождаться в пальто, а так и остаться безжизненной грудой. Но бабушка и муж, подобно двум реаниматорам, не дали пальто умереть. Машинка строчила игольными ударами. Муж изо всех сил крутил ее ручку, подталкивая ладонью кожу под иглу. Прочная нитка в челноке рвалась, но муж упорно доставал ее и наматывал на катушку. «Врешь, врешь», – приговаривал он. А бабушка ему вторила: «Ишь ты… ишь ты…»

Люда наблюдала за ними, и ей казалось, болезненная страсть бабушки и мужа к старым вещам достигла своей критической точки, на которой они должны опомниться или свихнуться. Но не произошло ни того, ни другого. Пальто загнивающим трупом прошлого отравляло сам воздух вокруг себя, но у этих двоих был иммунитет к его миазмам. С ума сходила только Люда – случалось это регулярно, в семь часов вечера, когда муж возвращался с работы, и они с бабушкой начинали строчить. Муж входил с улицы весь сплюснутый, поджатый. Такой вид он принимал у подъезда, где в это время на скамейке дышал свежим воздухом дед Семен. После знакомства с пальто дед Семен больше не улыбался ее мужу, он провожал его тяжелым взглядом круглых зеленых линз, а однажды даже крикнул ему вслед: «И не смейте!» Правда, и в этот раз не договорив, чего именно.

Иногда Люде казалось, что она сама и есть пальто, которое они разрывают на части, а потом снова сшивают, подгоняя под себя. А самая толстая в мире иголка строчит по ее, Людиной коже. Кожа у нее была тонкой, и Люда не понимала, зачем бабушке с мужем понадобилась такая толстая игла.

Когда новая реинкарнация пальто товарища Дзержинского была готова, муж надел его, поправил перед зеркалом ремень, пристроил на груди воображаемую портупею и отправился на работу. Оно оказалась ему впору.

Пальто муж носил без малого шесть лет. Потом оно висело на гвоздике в прихожей, рядом с бабушкиным ридикюлем. Примерно в то же время страна, в которой они жили, начала разваливаться. Умер дед Семен, кажется, так и не сумевший оправиться от знакомства с пальто. Люда могла только гадать, что нащупали его чуткие пальцы в трещинах кожаного прошлого. С бабушкой дед Семен не помирился и однажды назвал ее «старой подстрекательницей». Сама бабушка ненамного пережила деда Семена, но, к счастью или к несчастью, ей не довелось увидеть, во что превратился их город, когда все это началось. В самом начале начала муж бережно сложил свои вещи аккуратными стопками и погрузил их в чемоданы. Сверху он обмотал чемоданы скотчем. Не забыл и кожаное пальто, ставшее для Люды символом прошлого. Иногда Люда закрывала глаза, и ей казалось, это она сама висит на гвоздике рядом с бабушкиным ридикюлем. В квартире муж оставил только жену и ботинки на прошитой подошве. И сейчас лежа в подвале на кровати, Люда разглядывала их припорошенные пылью носы и спрашивала себя: забыл или в чемоданах места не хватило?