Жорж Сименон - Голубая комната

У обеих были круглые, словно луна, лица со смазанными чертами, и одевались они как близнецы — одинаковые платья, пальто, шляпки.

Частенько случалось, что только они вдвоем слушали утреннюю мессу в семь часов; сестры регулярно причащались, никогда не пропуская ни одной службы. Они помогали аббату Лувеггу наводить порядок в церкви, украшали цветами алтарь, следили за кладбищем, они же ухаживали за больными и облачали умерших.

Зарабатывали сестры шитьем, и, проходя мимо их дома, можно было видеть обеих, склоненных над работой у окна, и их огромного палевого кота, всегда дремавшего на подоконнике.

Мариан их не любила.

— От них плохо пахнет, — говорила она.

В самом деле, они распространяли вокруг совершенно особый «аромат» — то ли магазина тканей, то ли церкви, с примесью запаха лекарств у постели больного.

— Они уродки.

— Если бы их не было, ты бы осталась дома одна.

— Я не боюсь.

Жизель улыбалась своей особенной улыбкой, которая лишь едва трогала уголки губ, словно она пыталась не выпустить ее наружу.

— Вы считаете это выражением скромности?

Опять слова!

— Я не это имел в виду. Она не любила, чтобы ее замечали. Она всегда боялась занять слишком много места, побеспокоить людей, попросить их об одолжении.

— Она была такой и в девичестве?

— Да, наверное. Например, когда мы возвращались из кино или с танцев, она никогда не говорила, что хочет пить, чтобы не вводить меня в расход.

— У нее были подруги?

— Только одна, старше нее, с которой она любила подолгу гулять.

— Что вас привлекло в ней?

— Не знаю. Я не думал об этом.

— Она казалась вам надежной?

Тони пристально смотрел в лицо следователя, стараясь понять, о чем его спрашивают.

— Я подумал… что она будет…

Он искал нужное слово и не находил его.

— Хорошей супругой?

Это было не совсем то, но он заставил себя согласиться.

— Вы любили ее?

Он промолчал, и следователь продолжил:

— Вы хотели с ней спать? Вам случалось делать это до свадьбы?

— Нет.

— Вы не хотели ее?

Конечно, да — зачем бы иначе он женился на ней?

— А она? Думаете ли вы, что она вас любила или ей просто хотелось замуж?

— Не знаю. Мне кажется…

А что бы ответил следователь на такой вопрос? Они были хорошей парой, вот и все.

Жизель была чистенькой, аккуратной, деятельной и при этом ненавязчивой, совершенно на своем месте в новом доме.

По вечерам он с радостью возвращался домой, и до Андре у него не было бурных романов, хотя, если представлялся случай, он его не упускал.

— Вы хотите сказать, что вам никогда не приходила в голову мысль о разводе?

— Да, это так.

— В последние месяцы тоже?

— Нет, никогда.

— И однако, вы говорили вашей любовнице…

Неожиданно для себя Тони повысил голос и даже ударил кулаком по столу следователя:

— Послушайте, я никогда ничего не говорил на самом деле! Говорила она! Она лежала голая на постели, я стоял голый перед зеркалом — мы оба только что… В конце концов, вы все знаете не хуже меня. В такие минуты не задумываются над словами. Я едва прислушивался к тому, что она говорила. Да, вот, например, я долго наблюдал за пчелой…

Совершенно неожиданно он вспомнил вдруг о пчеле — он тогда даже раздвинул занавески, чтобы дать ей улететь.

— Я просто покачал головой, не говоря ни да, ни нет. Я думал о другом.

— О чем, к примеру?

Эти вопросы приводили его в отчаяние. Ему хотелось поскорей вновь оказаться в своей клетке, в машине, где его ни о чем не будут спрашивать.

— Не знаю.

Жизель побежала предупредить мадемуазель Молар, а Тони остался дома, уложил Мариан, а потом, как всегда после встречи с Андре, принял душ и сменил белье. На втором этаже были три комнаты и ванная.

— Если у нас будут еще дети, мы сможем разместить мальчиков в одной комнате, а девочек в другой, — рассуждала Жизель, когда они обсуждали планировку дома.

После шести лет совместной жизни у них по-прежнему оставалась только Мариан, и третья комната пригодилась лишь однажды, когда родители Жизель приехали провести отпуск в Сен-Жюстене.

Они жили в Монзартуа, в шести километрах от Пуатье. Жермен Куте, слесарь-водопроводчик, был тяжелый, похожий на гориллу, человек с вечно красным лицом и громким голосом. Его речь неизменно начиналась так:

— Я всегда говорил…

— Я считаю, что…

С самого начала он завидовал своему зятю, его чистому и светлому кабинету, где все стояло на своих местах, современной модернизированной кухне и особенно серебристому ангару с машинами.