Милорад Павич - Семь смертных грехов

В этот миг она подошла ко мне и поцеловала, наполнив сладкой слюной всю мою фальшивую улыбку.

— Я хочу, чтобы ты овладел мной, — сказала она и отбросила в сторону свой пояс.

Я остолбенел:

— Но не здесь, не перед иконой.

— Неужели ты думаешь, что у меня не наберется сколько угодно таких, как ты? Я пришла именно из-за иконы, а не из-за тебя, оборванец несчастный. Я хочу смотреться в волшебное зеркало, пока мы будем ласкать друг друга-

Тут я шепнул ей такое, от чего ее рот остался открытым.

— Как так? Разве эта икона не волшебная? — воскликнула она.

— Нет, пока я ее не закончу и не освящу в церкви.

Тут светловолосая королева рухнула на пол и расплакалась.

— Я обманула тебя, — сказала она сквозь слезы, которые заполняли ее рот и делали соленым язык, тот самый язык, похожий на землянику. — Ничего мне не надо, — добавила она, — я больна, больна от любви, я хочу исцелиться.

— Знаю, — ответил я, и это было правдой. А мое желание стало еще более страстным. Я чувствовал, что женщины наслаждаются любовью гораздо меньше, чем обычно считается. И если они попытаются оценить наслаждение, получаемое ими от любви, по десятибалльной системе, как это делается на экзаменах в школе, то все, что ниже шести, не стоит даже упоминания. Такие ощущения не получают проходного балла. Пятерка для женщины просто болезнь. И если все сложить, так оно и выходит. Все, что получили, потеряют, а то, что потеряют, никогда больше не получат… Так я думал.

В сущности, во мне не на жизнь, а на смерть боролись две женщины — Богородица и светловолосая королева. Это была борьба за мою жизнь и за мою смерть.

В тот же день я поспешно завершил икону на зеркале с целебным источником Богородицы, освятил ее в церкви и подарил светловолосой королеве. Пусть делает перед ней все, что захочет, но только не со мной. Пусть они обе обсудят это друг с другом. А я пешком вернулся сюда, в Бачку. По дороге, в Перлезе, в храме Святого Николая я дал обет каждый день отстоять службу в новой церкви. Это паломничество продолжается и по сей день.

ГОРДЫНЯ (ВЫСОКОМЕРИЕ) — третий из семи смертных грехов. Босх изображает гордецов в виде лошадей. Данте помещает их в первый круг «Чистилища». У Шагала на астрологической ладони с семью пальцами гордыня обозначена вторым указательным пальцем, тем, который соответствует Венере. А один из древних авторов говорит о высокомерии так:

— Привет, — сказала она, проходя через монастырские ворота в вязаной шапке, натянутой до самых бровей. Она смотрела на меня через овечью шерсть.

— Да вложит Господь в твое сердце желания, которые исполнятся, а в уста молитву, которая будет услышана… — ответила я.

— Ты грамотная?

— Здесь, в монастыре, мы все грамотные.

— Извини, я не это имела в виду. Можешь ты для меня кое-что составить, только толково, а не тяп-ляп?

— А что бы ты хотела, деточка, чтобы я тебе составила?

— Житие. Типа того, как в церкви читают. Мария Египетская, Феоктиста из Пароса, ну что-нибудь

в таком роде. Знаешь, есть одна женская военная песня: «От Урала до Кавказа я давала без отказа…» Ну так я из таких. И хочу, чтобы ты составила мое житие. Или как это у вас здесь называется?

— Боже, спаси и сохрани…

— Бог здесь ни при чем. У него, может, во всем этом и есть какие-то расчеты, а у нас с тобой никаких, кроме денежных. Я тебе буду рассказывать, ты записывать, а потом составишь все, как полагается, а я тебе заплачу. Тебе или монастырю. Мне все равно. Чистый воздух — долгая любовь…

— Может, ты хочешь исповедаться, дитя мое?

— Не хочу. Но тебе я скажу, что я боюсь, боюсь тех крайне странных разговоров, которые уже некоторое время происходят между мной и двумя мужчинами. Каждую ночь, с перерывами на день. Это у нас тянется как роман с продолжением, из номера в номер.

— И ты боишься чего-то, связанного с этими разговорами?

— И ты бы боялась. Я бездетна и никак не могу зачать, хотя очень хочу, а они мне обещают искусственное оплодотворение. Да еще готовы за все платить вместо меня…

И тут, в тот самый момент, когда я уже решила отрясти прах со своей обуви и оставить посетительницу на улице одну, когда я потянулась рукой к дверной ручке, чтобы войти в монастырский постоялый двор, ручка исчезла. Остался только ключ в замочной скважине. Он сам собой повернулся два раза и тем самым закрыл входную дверь. Тогда я обернулась к девушке, которая по-прежнему стояла перед церковью, и спросила ее: