Марк Хэддон - Крушение пирса

Она забила досками дыру в стене, через которую голуби пробирались в дом, нашла в шкафу двух мертвых птиц, выбросила их в мусорный бак и потом долго стояла в тишине, жадно вдыхая свежий воздух и выжидая, когда уляжется волна адреналина.

А в доме между тем и батареи стали горячими, и стены начали понемногу подсыхать, поскрипывая и пощелкивая, точно галеон, приспосабливающийся к новому направлению ветра. Но в воздухе по-прежнему висела сырость, и пахло почему-то дикими джунглями. Ну да, отсыревшая штукатурка, старая бумага, дерево, испарения, плесень…

— Это мой дом, — возмущалась ее мать. — Ты не можешь так со мной поступать!

— А иначе ты какую-нибудь заразу тут подхватишь, — уговаривала ее Кэрол. — Или заболеешь от переохлаждения. Упадешь и не встанешь. А мне совсем не хочется потом объяснять врачу, почему я ничего не сделала, чтобы это предотвратить.

Она сняла занавески и сунула их в стиральную машину. Отвратительный мокрый матрас выволокла на лужайку перед домом, с трудом спустив его по лестнице. Оказалось, что половина поперечных перекладин на кровати сломаны. Кэрол разобрала кровать, стащила вниз ее обломки и свалила их поверх матраса. Она испытывала неожиданный прилив энергии. Ковер у внешней стены спальни матери пророс зеленой плесенью, и Кэрол, постепенно подтягивая ковер к себе, ножницами, кстати довольно-таки тупыми, разрезала его на куски. То, что обнаружилось под ковром, было похоже то ли на пух, то ли на пудру и вызвало у нее мучительный кашель, а ее потные руки мгновенно покрылись плотной коричневой пленкой. Плинтус, державший ковер, она отодрала с помощью молотка с расщепом для вытаскивания гвоздей и вместе с кусками ковра тоже вынесла на лужайку, прибавив к растущей там куче. Она мела и мыла пол до тех пор, пока голые доски не стали совершенно чистыми; затем вытащила из стиральной машины занавески и развесила их на перилах лестницы, чтобы немного просохли.

После того как ей удалось практически дочиста отскрести поверхность обеденного стола, они с матерью смогли наконец сесть и по-человечески поесть вместе — на ланч у них был пышный пирог с мясом и разогретые в микроволновке овощи. Гнев матери постепенно растаял. По телевизору шел дневной блок новостей, и мать вдруг с раздражением сказала:

— Господи, как мне надоели дурацкие вопросы « Кому это нужно?» и « Как нам от этого избавиться? »! Мне осточертели эти женщины с пластмассовыми лицами, бесконечные террористы и педофилы! Раньше мы про таких говорили: «Он пристает к детям». Помнишь Фрэнка — он еще работал в обувном магазине «Эверлиз»? Он совершенно точно был из таких. — Мать умолкла, долго смотрела в свою тарелку, а потом сообщила: — У нас тут в прошлом месяце одна женщина в канале утопилась. Помнишь маленький мостик на Джерусалем-стрит? Джеки Болтон ее звали. В газете сообщение об этом тоже промелькнуло. Ты еще с ее дочкой в школе училась. Милли — так, по-моему, ее звали. — Но Кэрол совершенно не помнила никакой Милли. Мать продолжила: — Наверное, я бы почаще из дому выходила, если бы по-прежнему за городом жила. У нас был флагшток в центре деревни возле пруда. Его по случаю коронации поставили. А твой дядя Джек еще на него взобрался, на самую верхушку, да и свалился оттуда. Ключицу себе сломал.

Кэрол слышала эту историю, должно быть, раз двадцать, но рассказ, как ни странно, действовал на нее успокаивающе.

А мать вдруг наклонилась к ней, взяла ее за руку и сказала:

— Я ведь думала, что, скорей всего, больше тебя и не увижу.

Кожа у нее словно была покрыта липкой патиной, как старая заплесневелая кожаная перчатка, и Кэрол сказала:

— Надо мне тебя как следует выкупать. Давай-ка примем ванну, а?

Мать согласилась. Она вообще вдруг стала покладистой. Однако, преодолев половину лестницы, она увидела сквозь перила голые доски пола гостиной, остановилась и грустно констатировала:

— Значит, дом ты продаешь.

— Ну что за ерунда. — Кэрол заставила себя рассмеяться. — Дом не мой, как же я могу его продать? — Она не стала говорить, что за этот дом в его нынешнем состоянии, да еще и в такой близости от дороги и выручить-то удалось бы крайне мало.

— Потому Робин и ненавидит твои приезды.

— Боже мой, мама! — Кэрол даже удивилась, до чего ее разозлило это замечание матери. — Я могла бы сейчас преспокойно жить в Калифорнии и работать, а я торчу здесь, в дерьмовом, богом забытом квартале, и пытаюсь вернуть старому, отсыревшему, вонючему жилищу нормальный вид, пока вся эта гадость тебя не убила!