Артур Беккер - Дядя Джимми, индейцы и я

— Мирек, смотри! Я расплатился за мой дом вот этими руками, их работой! Я был всего лишь кровельщиком, но если ты каждый день работаешь так, что ног под собой не чуешь, ты своими глазами увидишь, как поднимается и растёт твой дом! Ты тоже сможешь так сделать! Пойми меня правильно, я хочу для тебя только добра! Иди сюда, мальчик, дай я тебя поцелую!

Агнес заснула на диване. Дяде удалось уломать меня выпить с ними рюмку водки, только без сигареты я не мог ощутить её вкус.

Я открыл наш чемодан; где же блок «Каро»? — подумал я.

Наконец-то я мог курить официально, ведь моя бабушка находилась сейчас на другом континенте! Свои сигареты я нашёл в пластиковом пакете нижним бельём и носками Джимми. Он сказал:

— Если за тобой не присматривать, ты начнёшь прикуривать одну от другой, перманентный курильщик!

Нам пришлось рассказывать Чёрному историю женитьбы Джимми и Агнес несколько раз с начала до конца, объясняя, в чём суть, но он так и не смог ничего понять и взвалил всю вину не на коммунистов, а на католическую церковь.

— В Польше ничего не изменилось, — сказал Чёрный, — дядя спит с подругой своего племянника, а племянник спит с женой своего дяди! Потом они бегут в воскресенье на исповедь, каются в своих грехах, а в понедельник всё начинается сначала!

Мне было всё равно, что думает о нас Чёрный. Но уже в тот самый первый вечер я заподозрил, что мы проживём у него недолго. С Джимми было по-другому: он быстро смекнул, что ему, возможно, вообще больше не придётся работать, потому что его кузен платил за всё: за продукты, за проезд на автобусе и даже за джинсы «Wrangler» для Джимми. Это была та Канада, какую мой дядя не раз рисовал в своих мечтах: каждый день ледяное пиво из банок, сигареты «Лаки страйк» без фильтра и жевательная резинка, вестерны по телевизору до самого утра и сочащиеся жиром стейки с кетчупом и солёными огурчиками — всего навалом. Единственное, что ему оставалось организовать в ближайшем будущем, — это выезды на рыбалку в дикие места.

С каждой ночью, прошедшей на Уэстгроув-вэй, 177, наш гостеприимный хозяин мутировал всё больше и больше в сторону обострённой чувствительности. Однажды утром явно измотанный Чёрный признался мне, что больше не может нормально спать. Он сказал:

— Что-то ползает и крадётся по моему дому!

Эта проблема была мне знакома. Мой дядя, когда ему нечего делать, становится активным по ночам. Он включает телевизор, бродит по дому, шаркая ногами так, будто он на лыжах. Каждые десять минут он откашливается. Он бродит в ночи, курсирует, как трамвай по кольцевому маршруту, между кухней, туалетом и гостиной и производит такой грохот, что просыпаются даже те, кто глух на одно ухо, как моя Агнес. Даже свет включить и выключить тихо он не мог. Он входил на кухню и с такой силой бил по выключателю, что дрожали стены.

Войдя в курс бытовых привычек дяди Джимми, Чёрный не успокоился, а скорее наоборот. Он вставал каждый час, чтобы проконтролировать, всё ли в порядке, и спрашивал моего дядю, что он тут всё время делает.

— Ничего! — отвечал Джимми. — Смотрю себе в окно, пью пиво, время от времени сделаю себе что-нибудь пожевать, но я не скучаю, нет, ты не беспокойся, можешь снова ложиться!

Через три недели все чаши и все бочки терпения были заполнены, и мой дядя перелил их через край. Мы с Агнес тоже внесли свой вклад; мы редко выходили из своей комнаты, почти всё время проводили в постели и появлялись только к завтраку, обеду и ужину, словно постояльцы отеля.

Чёрному пришлось думать о спасении собственной шкуры. Он не захотел покориться своей новой участи, ему не нравилось быть нашей кормилицей и нашим поваром, и однажды ночью дело зашло слишком далеко: Джимми снова сидел перед телевизором с банкой пива и смотрел передачу про польские клубы в Канаде, и тут зашёл со своим патрульным обходом Чёрный.

— Как ты можешь устраивать такое старому человеку, который всю свою жизнь вкалывал! — напустился он на Джимми. — Когда я после Второй мировой войны приехал в Виннипег, я сразу же нашёл себе работу! А ты даже не заглядываешь в газету с объявлениями о найме. Всё, ваш отпуск закончился! Завтра же съезжайте с квартиры, все трое!

Да и пора уже было что-то менять, потому что нам с Агнес и самим уже не нравилось просто так пялиться на витрины магазинов и фантазировать, что мы себе из всего этого купим после того, как наконец заработаем первые деньги. И я снова чувствовал себя как в Ротфлисе — одиноким, богооставленным, покинутым моей музой, даже Фрэнк Заппа больше не хотел являться мне в снах и давать подсказки о том, что ждёт меня в будущем: плохое или хорошее.