Юрий Арабов - Чудо

Электричка тронулась с места, и колеса ее с железным скрежетом начали медленно набирать обороты...

Николай, повернувшись спиной к холодному ветру, открыл записную книжку и еще раз заглянул в страницу с замятым на память уголком.

На ней было написано химическим карандашом: «Таня Скрипникова. Ул. Чкалова, дом 84».

Темнело. Тусклые фонари, горевшие на столбах через одного, будто их расстреливал сам Чапаев (говорят, он поступал именно так с отрядами, затеявшими бузу), раскачивались со скрипом. Были они в металлических абажурах, напоминающих шляпы, и Николаю казалось, что это головы висельников раскачиваются в вышине. Снег набивался в ботинки, и тонкая подошва промерзала насквозь.

Внезапно из пурги возникли три фигуры в милицейских шинелях, в ушанках, недовольные тем, что кто-то ходит в пургу, кроме них, по улице. Николай заметил, что за спинами их стоит квадратный кованый сундук – «воронок».

– Документы! – рявкнул один из них, протягивая свою лапу.

– А что такое? – наивно спросил Николай, поняв, что дело-то весьма серьезное.

– Ты что, глухой?! Ваши документы, гражданин!

Николай беспрекословно отдал постовому паспорт и, на всякий случай, свое корреспондентское удостоверение.

– Куда направляетесь? – поинтересовался постовой, внимательно изучая штамп о прописке.

– К железнодорожному вокзалу, – соврал Николай.

– Проход через улицу Чкалова запрещен. – И милиционер нехотя отдал журналисту документы.

– А как мне теперь идти?

– Через Челюскинцев. Потом через Орджоникидзе направо. Поняли?

– Понял. Осознал.

Николай вдруг увидел за спиной милиционера еще один кордон, метрах в пятнадцати от «воронка» – уже из человек десяти, недовольных и злых, как эти.

– Тогда я пошел, – сказал гость. – Всего вам доброго!

– Через Орджоникидзе направо! – прокричал ему в спину постовой и добавил сам себе с досадой: – А ведь ничего не найдет.

Но силуэт Николая уже пропал в снежной крупе.

Он знал, куда ему теперь идти. Спасительная мысль родилась внезапно, из ничего, как рождается все самое лучшее в этой жизни.

– ...Василий Першин... Старший лейтенант... у вас работает? – спросил он дежурного.

– Есть такой. А вам зачем? – поинтересовался милиционер.

– Скажите, что его ждет друг из Свердловска. Корреспондент Артемьев. Он поймет...

Дежурный вышел из-за стола и прошел в служебное помещение. Николай опустился на стул под цветной стенгазетой с ало-красным заголовком: «Навстречу ХХ съезду КПСС». Закрыл глаза...

В отделении милиции было тепло. Где-то над головой журчали трубы канализации. Стены без обоев, крашенные в тошнотворный бледно-зеленый цвет, указывали на принадлежность к могучему государству, которого боялись все по ту и по эту сторону границы. Снег на шляпе растаял, усы отогрелись и покрылись влагой. Кажется, Николай даже задремал на секунду-другую...

При его внутренней бездомности даже камера предварительного заключения могла показаться вполне сносным пристанищем. Был ли у него дом? Он пребывал в уверенности, что нет, не был. Жену он не любил. Ее услужливость раздражала. Женщина, по его мнению, должна быть гордой и истеричной, как необъезженный конь. То есть сбрасывать любовника ногами, когда тот заберется на нее в темноте, плевать ему в лицо, презирать до глубины души, до спазма, проходящего по конечностям, как электрический ток, презирать до оргазма, после которого тошнит... Вот какой должна быть женщина! Такой женщиной, как ему представлялось, была Лиля Брик у Маяковского. Владимиру Владимировичу повезло – над ним наизмывались впрок, и от этого случайная преходящая связь превратилась в роковую сладкую муку с адским пламенем. А по поводу дома... Разве может быть дом с коллективным нужником, когда, сходив в него, приходится жечь втихаря газету, чтобы огонь уничтожил обличительный запах, потому что запаха не может быть у человека, знающего наизусть «Сероглазого короля» и носящего импортный плащ из пластиката... Нет, мерзко все, мерзко!

...Раздался звук слившейся воды. Из двери вышел, застегивая на ходу ширинку, старший лейтенант Першин, тот самый, который приглашал столяра Павла Игнатьевича вырубать доски под застывшей насмерть Татьяной.

– Коля?

Николай вздрогнул от его голоса, пробуждаясь.

– Я... Здравствуй. – Он крепко пожал лейтенанту руку.

– Опять к нам? Не дописал чего?

– Именно так... Погоди. – Николай вгляделся в короткий ежик волос старшего лейтенанта.