Юрий Арабов - Чудо

Уполномоченный перевернулся на 180 градусов и глянул с заднего сиденья в глаза Николаю.

– А что, вы с ней знакомы? – спросил он с тревогой.

– Да нет. Нет, конечно, – сказал Николай, сам точно не зная, врет он или нет.

– Значит, и вы что-то слышали?

– А что я должен слышать?

– О чуде, – выдохнул уполномоченный, и бывшие доселе добродушными глаза сжались в узкую полоску. – О чуде, который наш боженька совершил?

– Да ничего я не знаю! – нервно отрезал гость и вдруг добавил: – Если начистоту, то и знать не хочу.

– Отчего так?

– Неинтересно. Есть у меня другие дела.

– Но, может быть, это и к лучшему. Равнодушие – залог объективности. И что может быть интересного во всяком бабьем вздоре?

– Ничего.

– Вот именно. А ущерб этот вздор наносит чрезвычайный. Ладно. Сейчас все услышите. Из первых уст. Въезжай прямо во двор, – приказал Кондрашов шоферу.

Деревянные ворота были распахнуты настежь. Машина подъехала к почерневшему крыльцу, и шофер заглушил мотор.

Толстые сосульки свисали с крыши. Дверь деревянного нужника была распахнута настежь. На деревяшке с круглой прорезью лежали куски газеты.

Кондрашов обтер ноги веником, входя в избу. А Николай решил не обтирать свои ботиночки, он заметно волновался, и мысли его были заняты совсем другим...

– Вот она, наша чудесница, – и Михаил Борисович указал на круглую белесую девушку небольшого роста, которая сидела под фикусом в нарядном выходном платье.

На столе дымил самовар, поблескивали чашки дулевского завода, и свежевыпеченные пампушки сами просились в рот. Чувствовалось, что девица под руководством Кондрашова, как могла, подготовилась к этой важной встрече.

Волнение Николая тут же испарилось, как и раньше любовь к людям. Ему стало скорее забавно...

– Хотите свежий анекдотец? Батюшка жалуется в церкви своей прихожанке: «Что-то святая вода не течет! Нужно вызвать водопроводчика!..» – И уполномоченный широко улыбнулся.

– Она и есть Татьяна Скрипникова? – поинтересовался Николай с деланным равнодушием.

– Она и есть. Может, вам паспорт показать? – игриво спросил Михаил Борисович.

– Да не надо. Обойдусь. Куда повесить? – спросил Артемьев, снимая с себя припорошенную снегом шляпу.

– Не сиди, как дура. Поухаживай за корреспондентом, – приказал девице Кондрашов.

Та дернулась, с трудом оторвалась от стула, будто была приклеенная, и на твердых негнущихся ногах, подойдя к Николаю, взяла у него плащ и шляпу.

– А изуверка где? – поинтересовался Артемьев, присаживаясь к столу.

– Какая изуверка?

– Да мать ее.

– В божьем храме. Где ж ей еще быть? – медленно ответил Кондрашов.

– Так у вас еще и церковь осталась?

– Ненадолго. Скоро переоборудуем в Дом культуры, – пообещал Михаил Борисович. – Только мать ее вряд ли что скажет. Точнее, наплетет с три короба. Что со старухи взять? Другое дело, сама Татьяна. Она, можно сказать, непосредственный участник события... Ты присаживайся, Таня. Хватит хлопотать.

Про мать Михаил Борисович слегка слукавил. То, что со старушки нечего было взять, здесь все было точно. С Клавдией Ивановной нужно было договариваться теперь совсем в другом месте, и произошло это после того, как она захотела поставить на одеревеневшее тело своей дочери медицинские банки. Тогда банками лечили все – от простуды до туберкулеза. Старушка уже запалила фитиль, уже заголила спину у стоявшего колом человеческого столба, но ее вовремя остановили и отправили в областную психиатрическую лечебницу на доверительный разговор.

– Чего будете? – с трудом выдавила из себя девушка, сидевшая за столом.

– Чаю ему! – прикрикнул на нее уполномоченный.

– Не откажусь, – согласился Николай. – Это вы сами пекли? – он указал на румяные, как Кондрашов, пампушки.

– Нет, – ответила девушка и вопросительно посмотрела на уполномоченного.

– Она, она, – быстро сказал тот. – У нее золотые руки. Недаром работает мотальщицей на ткацкой фабрике.

– Мотальщицей? – заинтересовался вдруг Николай. – И что же вы мотаете?

– Срока они мотают, – неожиданно предположил Кондрашов, накладывая себе в блюдечко брусничного варенья. – Что еще в нашей стране можно мотать?

Девица, не удержавшись, прыснула, словно рассыпала горох.

– Шутка, – сказал Михаил Борисович. – Давай, Таня. Расскажи нашему гостю все как есть.

– Было это в первое воскресенье января. Собрались мы с друзьями посидеть, стихи почитать.