Павел Федоров - Агафон с большой Волги

– Ухожу. Ну и что?

– Ничего. Я так. Поговорить хотел…

– А я не хочу…

Ульяна вдруг ощутила во всем теле непреодолимую усталость, смяла ломкий, хрустящий в руке конверт, сунула его Агафону и медленно пошла из конторы. Он шагнул было за ней, но она, обернувшись, просительно сказала:

– Не надо, Гоша, – и ушла.

После «вторжения» столовой управляющий Пальцев заходил в контору лишь на несколько минут, с сумрачным видом подписывал необходимые документы, а потом на весь день уезжал в поле. С Агафоном он почти не разговаривал, пренебрежительно косился на его склонившуюся над столом фигуру и чего-то ждал. Чтобы не давать повода для нареканий, Агафон подогнал учет до полного ажура и аккуратно составлял сводки; Для одного человека этой работы было больше чем достаточно.

Шли последние дни месяца, Агафон готовился к составлению первого сводного отчета и до позднего часа засиживался в конторе.

В этот день Пальцев явился в контору раньше обычного и сразу же начал звонить на центральный участок по телефону. Из отрывочного разговора Агафон уловил, что сегодня ожидается приезд начальства, да и по тому, как нарядился Пальцев, можно было понять, что предстоит какое-то событие. Он был в хромовых, до блеска начищенных сапогах, в синих галифе и старомодном, однако хорошо сшитом френче защитного цвета, с накладными карманами.

Управляющий и бухгалтер до смешного долго и выжидающе молчали. Пальцев, сощурившись, наблюдал за бившимся на оконных стеклах солнечным зайчиком и беспокойно посматривал на полевую дорогу, кромки которой начинали уже зеленеть запыленной травкой. Щелкнув ногтем ползущую за стеклом муху, он отошел от окна, лениво помаргивая влажными глазами, взглянув на Агафона, сказал чуть насмешливо:

– Поди, каждый вечер посещаешь цветничок-то.

– Какой цветничок? – Агафон поднял голову и поймал масленый, изучающий взгляд управляющего.

– Не понимаешь? Будто дите малое… – ухмыльнулся Пальцев.

– Не понимаю, – искренне признался Агафон.

– Как открыл столовую, так и на поле перестал бывать, – с новой усмешкой проговорил Пальцев. – А ловко ты меня объехал, очень ловко!

– Не стоит вспоминать, Захар Петрович. Так или иначе в жизнь претворена ваша идея, – устало проговорил Агафон и, чтобы замять разговор, поспешно добавил: – А в поле не был потому, что здесь дел по горло.

– Кажется, едут! – Управляющий сорвался с места и вышел из конторы.

Сначала где-то неподалеку натужно взревел на подъеме автомобильный мотор, затем звук его приблизился и вскоре замер около самого дома. В широко распахнутую дверь вошли Спиглазов, Соколов, Ян Альфредович и Глаша. Следом за ними в сопровождении Пальцева появилось еще одно, незнакомое Агафону лицо. Это был невысокий крутолобый мужчина с густой, небрежно взлохмаченной седоватой шевелюрой, широкоскулый и густобровый.

– Так вы и есть тот самый Чертыковцев? – откровенно улыбаясь и протягивая Агафону руку, спросил он.

– Тот самый, – поднимаясь со стула и невольно покоряясь приветливой улыбке вошедшего, ответил Агафон.

– Видно, сурьезный мужик… – согласно кивнул тот. – Ну, а я Молодцов Иван Михайлович, будем знакомы, – добавил он. По-хозяйски сняв измятый защитный плащ, повесил на гвоздь, потирая крепкие, с короткими пальцами ладони, продолжал: – Ладно, Захар Петров, веди и показывай свой кабинет. Наверное, отгрохал лучше директорского…

– Дверь заперта, кругом придется идти, Иван Михалыч, – кинув на Агафона мимолетно пытливый взгляд, сказал Пальцев.

Агафон заранее приготовился к самозащите. Он чувствовал, что ему сегодня предстоит пережить еще один нелегкий день.

– Ты что же, совсем отгородился от массы? – пошутил Молодцов.

– Наоборот, масса приблизилась ко мне… – в тон ему ответил Пальцев и пригласил всю свиту следовать за собой.

Ян Альфредович задержался было около Агафона, но Спиглазов не спускал с них своего бдительного ока; ухватив главного бухгалтера под руку, потащил его с собой. Хоцелиус только и успел сказать Агафону, чтобы и он шел вместе с ними. Спиглазов не только не поздоровался, но, казалось, вовсе не замечал его. Правда, ничего другого Агафон и не ждал, но все же ему неприятно было это демонстративное, унизительное пренебрежение. С тягостным чувством отчужденности и подавленности он пошел следом за всеми. На улице ему ярко ударили в глаза горячие солнечные лучи. День был по-летнему жаркий, без единого на небе облачка. У веранды сквозь опилки и мелкую щепу упорно пробивались лебеда, листья паслена и вездесущего подорожника. В воздухе носился запах расцветающей черемухи, прелого навоза и полыни.