Павел Федоров - Агафон с большой Волги

Глаша мало принимала участие в мужском разговоре. А после отъезда Николая она поднялась, сухо попрощалась с мужчинами и ушла в вагончик. В отблеске костра Мартьян с тоской проводил ее высокую, складную в брюках фигуру и, заслышав скрип двери, склонился к костру.

– Вот же, пропадает бабеночка, сад-виноград, – помешивая обгорелой палкой тлеющую золу, говорил Архип.

– Помолчал бы, старый, – сдерживая приступ ярости, отвечал Мартьян, чувствуя, что ему надо уходить, но у него не хватало сил подняться.

– Ты, конечно, глаз косишь на молодку, известное дело… – будто не слыша слов Мартьяна, продолжал Катауров. – На чужую тянет, как на первую дыньку. Только свою, яловую, куда денешь? Она у тебя вона какая, Варька-то. Разве ей такой мужик нужен? Ей гвардеец под стать, чтобы усищем пощекотал, до визгу…

Над горами, словно заблудившись в набегающих тучках, плавала ущербная луна, нащупывая блеклым светом длинную от вагончика тень.

– А ты, Мартьян, такой же гвардеец, как я, например!

Слушая болтовню Архипа, Мартьян злился на себя и на весь белый свет.

– Мы с тобой что? Ты хромаешь на одну, а я на другую ногу. Мы оба порченые, брат, шабаш! Вот какая мы гвардия. Спутанные меренки мы с тобой, едрена корень… – заключил Архип и, скрипя протезом, встал и пошел к своему шалашу.

Возвращаясь к своему стану, Мартьян знал наперед, что скажет ему Соколов. Так и теперь…

– Ты не извиняйся, а выслушай.

– Слушал, Михаил Лукьянович, не раз. На один и тот же мотив поешь.

– У меня одна песня. Не тронь Глафиру. У тебя жена есть.

– Черствый пирожок и начинка старая. Оставим, Миша, разговор для другого раза.

Но разгневанному Соколову уже трудно было остановиться.

– Глафира – начинка не для твоего пирога, понял! Посадил себе царька в голову и блажишь? Последний раз хочу добром предупредить.

– Говори уж все, – попросил Мартьян.

– Если не я скажу, так партийная организация выразит свое мнение.

– Решил создать персональное дело, так, что ли? – грустно усмехнувшись, спросил Мартьян.

– Ежли жену бросишь, придется… Так не оставим. В сущности, Варвара права. Тошно ей, поди, от твоей мудреной философии, потому и жену проглядел, теперь за Глашу цепляешься. Не выйдет, Мартьян. Я этого не допущу. Сегодня же к ней съезжу и круто поговорю. Про вас в Дрожжевке девчата уже частушки сложили. Глафира пока живет в моей семье, и не хочу я, чтобы на нас пальцем тыкали.

Михаил Лукьянович пустился в рассуждение о коммунистической морали, о поведении в семье, тем более когда в ней муж и жена коммунисты, как, например, у него и Голубенкова.

Мартьян слушал его и молча поглядывал на небо. Над хребтом грузно клубилась темная, синяя туча, прорезаемая сверкающей молнией. Налетевший с гор ветер погнал на хлебном поле золотом блеснувшие на солнце пшеничные волны. Почувствовав боль в ноге, Мартьян потер коленку, дождавшись конца воспитательной речи Михаила Лукьяновича, сказал:

– Ладно, Миша, персоналку заведешь на меня потом. А сначала дай мне провести испытание в последний раз. Я заменю иглы и на втором битере. Понимаешь теперь, в чем наша ошибка?

– Оставь свои фантазии. Слушать не хочу.

– Уверяю тебя!

– Вздор! Вон сюда главный инженер едет. Будет нам баня.

Соколов шагнул к приближавшейся машине.

– Стоите, знаменитые? – вылезая из кабинки, крикнул Спиглазов.

Он был очень расстроен. Серые глаза смотрели строго и недружелюбно.

– Кукарекуем, Роман Николаевич. – Соколов объяснил причину поломки, взглянув на Мартьяна, добавил: – А тут еще у меня изобретатель нашелся. Снял иглы…

– Почему же нож не поставили? – прервал его Спиглазов.

– Нож ставили, все равно полотно забивается. Агрегат не приспособлен к такой соломе, – ответил Мартьян.

– Ты уж, изобретатель, помалкивай. Я сам объясню, – сказал Соколов.

– Если мы еще план уборки сорвем, гроб нам всем.

Спиглазов мрачно насупился. Взглянув на Соколова, прибавил со вздохом:

– Мне с тобой поговорить нужно. Пойдем. Такие дела творятся!..

Спиглазов взял Соколова под руку и повел по заросшей ковылем меже. Мартьян, собрав в сумку инструменты, направился к комбайну.

– В «Известиях», говоришь? – ошеломленно спрашивал Соколов. – И опять Чертыковцев?

– Подписал полностью, – растерянно жуя в губах папиросу, ответил Спиглазов. – Статья чуть ли не на половину полосы. Все руководство рубанул под корень. Дирекцию, партийную организацию.

– Что же Молодцов? – спросил Михаил Лукьянович.