Питер Хёг - Ночные рассказы

— Это самец, на дереве, — сказала Нина, и показала самку — далёкую, медленно кружащую точку в небе.

— Эта пара орлов, — объяснила она, — была здесь всегда. Мой дед рассказывал, что, когда он был ребёнком, один приезжий охотник поймал одного из птенцов в ловушку. Дед говорил, что, когда западня захлопнулась, взрослых птиц рядом и в помине не было. Но в то мгновение, когда охотник наклонился над птенцом, чтобы свернуть ему шею, не повредив при этом оперенья, обе они камнем упали с неба. Убегая, он стрелял в них, но кровь заливала ему глаза и он промахнулся. В результате оба взрослых орла потеряли слух, — Она помолчала минуту и задумалась.

— Дед, — сказала она, — выпустил птенца. Взрослые птицы запомнили его и никогда не причиняли ему вреда.

Симон наблюдал за ней со стороны. В этот день она не надела туфли, и, глядя, как она сидит рядом с ним, спрятав ноги в траве, невозможно было сказать, где кончается остров и начинается девушка. При других обстоятельствах Симон заинтересовался бы историей об орле, царе птиц, которого он считал здоровым и подходящим символом будущей Европы. Но в этот момент он почувствовал, что в Нининой истории есть какой-то скрытый от него смысл.

— Это не могут быть те же самые птицы, — сказал он. — Орлы не живут сто лет, — и совершенно неожиданно громко и резко свистнул. На дереве птенец медленно повернул голову, наклонил её и взглянул на Симона. Но взрослый орёл по-прежнему смотрел в небо, как будто ничего не слышал.

Некоторое время они сидели в молчании.

— Время, — сказала Нина в конце концов, — здесь другое, не такое, как в Копенгагене. Ты сам много путешествовал, и большинство тех, кто живёт в столице, объездили всю Данию. Может быть, за исключением, — добавила она, — самых отдалённых мест, таких как это. Но из живущих здесь мало кто бывал в Копенгагене.

Знаешь, — продолжала она, кивнув в сторону лежащего перед ними второго острова, — есть люди, которые всю свою жизнь живут там и никогда так и не перейдут по мосту на эту сторону.

Моя бабушка, — добавила она задумчиво, — никогда не бывала здесь на Кристиансё, и однажды, когда её спросили, почему, она лишь ответила: «Что мне там делать?»

В то же мгновение, словно в подтверждение Нининых слов, от тенистого дерева отделилась фигура молодой девушки в длинном зелёном платье и медленно направилась к ветряной мельнице. Симон встал и ухватился за поручни моста. «Именно с этим, — подумал он возмущённо, — мы и боремся, именно эта косность и стоит на пути нового времени».

Он закрыл глаза и медленно открыл их снова, и ему в голову пришла мысль. «Я, — подумал он, — повешу над этим мостом огромный холст, и на нём я нарисую им картину, подобной которой никто никогда не видел, картину истории человечества, изображающую неистовство стремлений, картину с шипением пара, глухим стуком поршней и выстрелами винтовок, и, наконец, с проблесками всепожирающего белого пламени далеко впереди, картину, которая будет протягивать руки и хватать публику за горло. А публикой будет эта девушка в зелёном и неподвижные мужчины и женщины, и картина эта изменит их жизнь, она перенесёт их в будущее и впрыснет такое вещество в их жилы, что они захотят уехать, уехать далеко, они потекут через этот мост и дальше, прочь отсюда. И это станет вершиной моего творчества — произведение искусства, которое опустошило остров».

Охваченный лихорадочным восторгом от своей идеи, он сделал шаг назад, словно перед холстом, и мысленным взором начал с воодушевлением создавать эту картину, глубоко убеждённый, что он одновременно является создателем всего земного и состоит на службе высшему делу.

В следующий миг он ощутил во Вселенной какое-то сопротивление и понял, что Нина поднялась и стоит прямо перед ним. Она очень внимательно посмотрела на него и спросила:

— Да неужели!

Сначала от удивления Симон замер. Он знал, что не произнёс ни слова, и тем не менее женщина обращалась к нему, словно она была частью мира его мыслей. Потом он наклонился, так что глаза его оказались на одном уровне с её глазами, и тихим спокойным голосом ответил:

— А почему бы и нет?

На мгновение Нина как будто отпрянула. Потом она выпрямилась, сконцентрировав всё своё существо в какой-то одной ей ведомой точке.

— Мы могли бы, — сказала она, — это проверить.

Безграничный внезапный гнев, словно горячая кровь, наполнил рот Симона, так что он не смог выговорить ни слова, но, не задумываясь ни на секунду, с готовностью кивнул.