Питер Хёг - Ночные рассказы

В день, когда Шарлотте исполнилось семь, она провела свой первый эксперимент.

Произошло это в Сен-Клу, деревушке в предместье Парижа, где у родителей Шарлотты было несколько каменных домов, построенных среди шести садов-лабиринтов и колодца, хранивших воспоминания о великом французском поэте Жан-Люке Торо, который в первой половине XVIII века — когда дом был ещё maison forte, маленькой феодальной крепостью — здесь вырос, пережил огромную несчастную любовь и в один прекрасный день бесследно исчез вместе со своей возлюбленной.

День был тёплый и ясный, с лёгким ветерком, который, казалось, зарождался где-то далеко в море, принося с собой невидимые облачка цветочных ароматов, обладавшие наркотически возбуждающим, но одновременно и просветляющим эффектом того свойства, которым со времён Декарта обладали для исследователей табак и кофе.

Возле колодца посол собирался рисовать свою жену, и её светлое шёлковое платье впитывало солнце, отчего казалось, что она одета в один лишь свет. Когда по голосам девочек она поняла, что те ушли далеко, она приподняла платье и, расставив ноги, повернулась к мужу. Извне в сад не проникало ни звука, и при прочих равных условиях в этот момент можно было считать семейство Гэбель и всё, что его окружало, закрытой, счастливой, устойчивой системой.

И тут неожиданно оказалось, что на краю стены над головами играющих девочек сидит мальчик.

К тому времени сёстры ещё не начали участвовать в светской жизни и никогда прежде не видели вблизи мальчиков в неконтролируемых условиях. Через дырку в окружавшем их школу заборе они могли наблюдать другой школьный двор, который несколько раз за день наполнялся мальчиками. Но поскольку в дырку можно было смотреть лишь по очереди, то они, в особенности под влиянием созданных Шарлоттой теорий, в конце концов стали представлять себе противоположный пол как быстро накатывающую волну шума, которую каждый раз можно наблюдать лишь в течение короткого времени.

Мальчик же сидел на стене совсем тихо. Он был рыжим и веснушчатым, и, так как стена была очень высока, они решили, что это, должно быть, какая-то птица.

Потом он спрыгнул вниз и встал рядом, и, когда он открыл рот, оказалось, что он действительно каркает, как ворона.

— Меня зовут Пьер, — сказал он, — мне семь лет. У кого-нибудь есть покурить?

И тут Шарлотта решила провести свой первый эксперимент, и то, что потом произошло, было вызвано не вторжением мальчика в Райский сад, безраздельно принадлежащий четырём девочкам, а чем-то уже тогда свойственным Шарлотте, той смесью любопытства и возбуждения, которая называется исследовательским духом.

Девочки мгновенно окружили его — но детское удивление всегда непродолжительно, — а затем все дружно отправились в самый дальний сад, увлекаемые вроде бы своей игрой и суммой незначительных случайностей, а на самом деле Шарлоттой.

В углу этого сада стояла большая датская бочка из-под пива, превращённая в домик для детей, с дверью и окном, столом и скамейками, и, прислонившись спиной к изогнутому тёплому дереву, Шарлотта взяла в руки бумагу и карандаш. Она серьёзно посмотрела на мальчика.

— Мы будем тебя рисовать, — сказала она.

Бочка была так велика, что мальчик мог стоять в полный рост, а девочки устроились на скамейках.

Наиболее успешные эксперименты своим результатом обязаны силовому полю, возникающему между предварительными приготовлениями и импровизацией, и теперь Шарлотте кое-что пришло в голову, кое-что, рассказанное её отцом, который когда-то занимался рисованием в Школе изящных искусств.

— Когда тебя рисуют, — сказала она, — надо раздеться.

Суть игры состоит в принятии её, и мальчик стал раздеваться.

— Снимай всё, — сказала Шарлотта.

В бочке было сумрачно и прохладно, в воздухе стоял дурманящий запах солода, дубового дерева, ванили и алкоголя.

— Тогда я буду совсем голый, — сказал мальчик.

Шарлотте очень кстати пришли в голову слова, которые её мать произнесла на открытии одной художественной выставки.

— Перед художником мы все обнажены, — ответила она.

Мальчик снял с себя всю одежду, и бочка наполнилась взволнованной сосредоточенностью, словно проходившая минуту назад весёлая игра была тонкими слоями материи, скрывавшей до этого теперь уже ничем не прикрытую серьёзность. Пространство расширилось, стены взмыли, словно церковные своды, вверх к далёкому небу, как будто бочка хранила в себе горделивое, но одновременно демоническое воспоминание о принадлежащих именно этой пивоварне особых знаниях в области объединения искусства, науки и затмевающего сознание алкоголя.