Насу Киноко - Граница пустоты (Kara no Kyoukai) 03 — Жизни нет. Только боль.

Нет.

Мой мозг изранен так же, как и сердце. Я все равно чувствую боль. Воспоминания о тех кошмарных днях, когда они насиловали меня, превратились в кровоточащие раны.

Перед глазами снова встали их страшные лица, искаженные жестокими ухмылками. В ушах зазвучал злорадный гогот — они веселились, насилуя, унижая и запугивая меня. Когда тот громила с ножом бросился на меня, я почувствовала на животе что-то горячее — как раз там, где на школьной форме потом оказался порез. Осознание того, что он готов убить меня, сорвало все преграды, и я уже не помнила себя от ярости. Уже потом, когда с ними было покончено, я догадалась, что этот жар в животе и называется болью — совершенно незнакомое мне раньше ощущение. «Я… я не прощу их», — думала я тогда, чувствуя, как стискивает сердце ненависть. Эти слова и сейчас кружились в моем сознании, повторяясь снова и снова, словно закольцованная пленка.

Не в силах сдержать стон, я закусила губы. Колени жалко дрожали, готовые подломиться. Боль внезапно вернулась опять, и живот снова горел огнем. Словно невидимая рука впилась в мои внутренности.

Тошнота и головокружение. Я почти теряла сознание — постойте, мне ведь никогда раньше не было так плохо. Почему?! Руки немели, я уже почти не чувствовала кончиков пальцев. Больно. Как же больно. Но… я чувствую боль — значит, я жива.

Там, где меня ударили ножом, снова расцвела колючая боль. Странно, ведь рана уже зажила, я не увидела пореза, оказавшись в душе и смыв кровь. А ведь мама тогда, давным-давно, она тоже говорила, что боль уйдет, когда рана заживет и исчезнет. Это оказалось ложью. Ножевая рана пропала, но внутри меня все корчилось и стонало от боли.

Но… мама, мне нравится эта боль. Я шла по жизни, никогда не испытывая ничего подобного, бесчувственно и отупело, не зная на самом деле, жива я или уже мертва. Ничто, кроме этой острой боли, не могло так ясно и внятно подтвердить — да, я существую. Эта остаточная боль — я была счастлива, что это не обман чувств.

— Нужно поскорее найти его.

Сама не знаю почему, я пробормотала это непослушными губами, сквозь рваное, болезненное дыхание. Мне нужно завершить свою месть. Нужно убить парня, который сумел сбежать. Эта необходимость раздражала, но иначе… иначе люди узнают, что я — убийца. Теперь, особенно теперь, когда ко мне, наконец, вернулось нормальное, человеческое чувство боли — я не хочу этого. Я хочу жить дальше, ощущая жизнь каждой клеточкой, испытывать это ни с чем не сравнимое счастье. Если платой станет жгучая боль при каждом новом движении, тошнотная слабость во всем теле — я приму это. Заставив себя подняться и прижимая руку к животу, я заковыляла дальше, туда, где мог прятаться этот человек. По щекам текли слезы, но даже эта мука сейчас казалась мне прекрасной.

Расставшись с Азакой, я вернулась домой.

Но едва спустилась ночь, я снова шла по опустевшему городу. За это время были убиты уже пять человек. Четверо еще тогда, в подвале, два дня назад. Если верить Тоуко, то еще один, который был найден мертвым вчерашней ночью на стройплощадке, тоже имел к ним отношение. На первый взгляд, он был ни при чем, но я вспомнила, как Микия рассказывал, что молодежная шпана, болтающаяся по улицам ночного города, безошибочно чует себе подобных. Тому, что те четверо и жертва вчерашней ночи могут оказаться знакомыми, удивляться не следовало.

Но та девушка…

Мне неожиданно снова пришла на ум спутница Азаки. Какой бы благовоспитанной и нормальной она ни выглядела, тяжелая аура смерти окружала ее, словно сочась по невидимым глазу капиллярам. Хотя я еще не привыкла к своим новым глазам, я видела это, даже не вызывая их колдовскую силу.

Она ненормальна. Может быть, даже более ненормальна, чем я. Но в чем же именно дело? Как бы она не скрывалась, от нее тяжело пахло кровью, а ее глаза были до странности похожи на мои, словно она не знала, на какой стороне границы реального мира стоит. Она могла оказаться той самой моей жертвой — но я до сих пор не была уверена. У этой девушки не было мотива. У нее не могло быть той же причины наслаждаться убийствами, что и у меня, ведь я не смогла рассмотреть в ней ту же самую убийственную тьму, что толкала меня вперед.

Упоение убийством… Что бы сказал Кокуто Микия, если бы узнал об этом? Осудил бы меня, говоря, что убийство — это грех?

Тупица.

Трудно сказать, кого я имела в виду — его или, скорее, себя. Кокуто говорил, что я осталась такой же, как раньше. Такой же, как была до того, как провалилась в глухую кому. Неужели я и раньше бродила по ночам? Рыскала, словно безумная, в поисках жертвы, которую позволено убить?