Константин Сергиенко - Самый счастливый день

— Кажется, да.

— Вот! — вскричал завуч. — Это усугубляет! Поймаете, до чего мы дошли! Комсомолки посещают церковь! Да нас всех поувольняют за это! Короче, Николай Николаевич, нужно помочь коллективу.

— Чем? — спросил я.

— Я уже говорил. Надо выведать у Арсеньевой подноготную. Что это за безобразие, икона в доме?

— Покойной бабушки, — сообщила Розалия.

— Тем более! Она ведь не бабка? Икону снять. А вдруг комиссия захочет зайти? Вы знаете, что комиссии посещают семьи учеников?

— Господи! — Розалия всплеснула руками.

— Идите, Николай Николаевич, и подумайте. Надо спасать честь коллектива. Пока не поздно.

Я сделал шаг к двери. Остановился.

— Скажите, Иван Иванович, а откуда это известно?

— Что именно?

— Что Арсеньева ходит в церковь?

Наполеон поджал губы.

— Вы нам не верите?

— Просто неплохо бы знать, раз мне поручили.

— А вы, я вижу, принципиальный, — сказал Наполеон, помолчав. — Это хорошо. Но не в тех случаях, когда не доверяют старшим товарищам. Скажу вам только одно, нам известно! Вы не верите и сейчас?

Я вышел из кабинета с чувством омерзенья в душе.

Вернулась из Москвы Вера Петровна. Дела её мужа будто бы шли к успешному завершению. Осталось что-то кому-то подписать, что-то куда-то направить. Во всяком случае, обещали, что профессор Сабуров скоро вернётся к прежней работе. Вера Петровна выглядела усталой.

— Ну что тут новенького, Коля? — спросила она.

— Я как раз вам хотел задать этот вопрос. Всё-таки из столицы.

— Мне вглядываться было особенно некогда, целые дни хлопотала. Но атмосфера, конечно, не та, что три года назад. Все здороваются. Даже те, кого помню едва. Но поверьте, Коля, это приятно с одной стороны, с другой противно.

Я рассказал про встречу Поэта с маститым знакомцем.

— Вот, вот. Самое удивительное, что они совершенно искренни. И тогда, когда гонят, и тогда, когда возносят хвалу… Между прочим, столкнулась на улице с вашим предшественником, учителем Гладышевым. Незаметный какой-то. Едва поздоровался.

— Про него тут разные слухи ходят, — заметил я.

Вера Петровна кивнула.

— Не удивлюсь, если выяснится, что он был осведомителем. Повадки какие-то странные, въедливый глаз.

— Но ведь говорили, что он неплохо преподавал.

— Ну и что? Многие люди такого толка далеко не бездарны. А некоторые талантливы. Жизнь для них театр. Они могут играть разные роли, от дерзких авантюристов до провокаторов самого крупного масштаба.

— Вы думаете, Гладышев из таких?

— Бог его знает. Но я уже говорила, тёмная лошадка.

Пришёл Поэт, и я деликатно оставил его с хозяйкой, так как понял, что у них есть свои разговоры.

В классе уже знали. Маслов ходил со значительным видом, Гончарова скорей с возбуждённым, Камсков выглядел озадаченным и углублённым в себя.

А что же она? Она, казалось, не замечала, хотя мне было понятно, что тоже знает. И это выразилось по крайней мере в том, что, не сговариваясь, мы тотчас увели в подполье даже ту незримую связь, которая существовала меж нами. Мы разъединились, облегчая каждому собственную задачу, предоставляя, как говорят, простор для манёвра. А то, что предстоит схватка, понимали и я, и она.

Маслов попросил со мной встречи.

— Николай Николаевич, — сказал он, — мы, то есть комитет комсомола, знаем, что у вас поручение от дирекции. И мы, то есть комсомольцы, хотели бы скоординировать наши действия.

— Как ты важно говоришь. Толя, — заметил я.

— Вопрос требует, — сказал он, слегка насупившись.

— Ты, конечно, имеешь в виду историю с Арсеньевой? О какой координации речь?

— Мы ведь тоже заинтересованы, она наша соученица, — значительно произнёс Маслов.

— А раньше вы знали, что Арсеньева ходит в церковь? — спросил я.

— Я лично нет, — ответил он.

— А если бы да?

— Не понял, — сказал он.

— Если бы ты знал, что Арсеньева ходит в церковь, именно ты один, то как бы поступил?

Маслов нахмурился.

— Что гадать, Николай Николаевич. Факт есть факт. Про это узнали директор и комитет комсомола. Теперь мы должны принять меры.

— Какие же меры?

— Вот здесь мы и должны скоординировать. Вы по своей линии, мы по своей.

— У меня нет никакой линии, Толя, — сказал я. — Дирекция обеспокоена грядущим наездом комиссии. Мне, честно говоря, не совсем понятно, зачем комиссии какая-то ученица. Или тут кроется что-то ещё? Я говорю с тобой доверительно, Толя. В Москве у нас не считалось предосудительным наведываться в церковь. Я, например, сам ходил. На Пасху. Прекрасно поют. Да и вообще это культура, иконопись, зодчество.