— Ну уж?
— Нельзя, нельзя. Единственное лекарство, это тебе даже Васин скажет. Они как туда соберутся, по четвертинке с собой. Сейчас-то, конечно, ночь, а завтра с утра в магазин спешите. Магазин у них небогатый, но водка исправно есть. Это тебе даже Васин скажет. Так что, и вправду без водки?
— Не пью, — повторил я.
Проводник огорчённо крякнул.
— Не пьёшь, мог бы других угостить. Да хоть самого капитана, он водки столичные любит. У нас, право, дрянь водка, упатовского разлива, и не поймёшь, что за напиток. Но горло дерёт, ох, как дерёт!
— Сами в Бобрах бывали? — спросил я.
— Упаси бог! — воскликнул проводник. — То есть раньше, конечно, бывал, шурин там проживал. А сейчас ни-ни. Я даже на станции не выхожу, я даже в магазин их за водкой не бегал. На кой? Жить мне и так немного осталось.
— Но ведь сейчас безопасно?
— Кто вам сказал? — в голосе появились зловещие нотки. — Мне миллион сули, туда не затащишь. Разные там бывают картины. — Он замолчал.
— Что ж, отец, — сказал я, открывая «молнию» сумки, — уговорил, водка, конечно, есть, надо обмыть знакомство. — Я налил ему полный стакан крепкой московской водки.
Он заворожённо смотрел на дробно танцевавший по столику, отягощённый прозрачным богатством стакан, и на лбу его выступили капельки пота.
— А ты?
— Я не пью. Водки по крайней мере.
— Ну, дай тебе бог. — Он взял стакан и медленно, аккуратно выпил до дна.
Тотчас застывшее его лицо сделалось довольным и добрым. Он вытер рукою рот и произнёс:
— Такие могу рассказать картины!..
— Не надо, — сказал я, — сам посмотрю.
Я вышел в чёрный сентябрьский дождь, и тотчас меня охватили запахи мокрой осени. Тоскливая острота увяданья сквозила в каждом порыве ветра, в каждом веере мелких капель, летевших в лицо, в каждом звуке, издаваемом то тронувшимся составом, то болтавшейся под дождём жестянкой станционного фонаря, то тяжёлыми сапогами близившихся ко мне военных.
— Документы?
Под капюшонами не было видно лиц, только лаковый козырёк фуражки блеснул у первого, а второй коротким движеньем плеча поправил висевший за спиной автомат.
Сопровождаемый молчаливой охраной, я оказался в узкой, масляно сверкающей комнате. Под тусклой лампой за обшарпанным столом сонно сидел молодой лейтенант. Он явно был недоволен моим появленьем, хмуро оглядел провожатых и устало сказал:
— Головченко, сколько раз повторять? Ещё раз, двое суток.
— Есть двое суток, — ответил невидимый под капюшоном солдат.
— Документы, — мрачно произнёс лейтенант.
Я выложил документы на стол.
Он долго разглядывал, всматривался в печати, бросал на меня короткие взгляды, и вид его становился всё более недовольным.
— На сколько прибыли?
— Там же указано, до трёх недель.
— А вы знаете, что такое здесь три недели? — резко спросил лейтенант. — Что там у вас думали? Мы ходим на три часа и то полдня отмываемся.
— Но я не собираюсь всё время там, — мирно ответил я, — могу, как и вы, на три часа и обратно.
— Н-не знаю, — процедил лейтенант. — Надо до Васина подождать, как он решит.
— До Васина, так до Васина, — ещё более мирно выговорил я, хорошо помня напутствие: «Вы там не артачьтесь, они себе господа, придумают что-нибудь и завернут».
Лейтенант снова углубился в бумаги.
— Напишут с три короба, — пробурчал он. — Значит, по науке?
— По науке, — ответил я.
Молчанье.
— Так… а форма тринадцать? — лейтенант начал перебирать документы. По мере того как он ворошил, лицо его начало оживляться. — А форма тринадцать?
— Я всё отдал, — сказал я.
— А форма тринадцать? Тут не хватает формы тринадцать.
— Это все документы, которые мне вручили в Москве.
— Не все! — произнёс взбодрившийся лейтенант. — Не хватает формы тринадцать.
— Что там ещё за форма? — по спине моей пробежал холодок. Неужели я что-то забыл или они забыли? Нет, нет, проверяли, а потом я всё запаковал в пакет, все до единой справки, даже медицинскую, даже справку из домоуправления. Бог знает, зачем добытую. Что за форма тринадцать? Роковое число. Нет, это недоразуменье.
— А вы ещё поглядите, может, оставили где. — Лейтенант смотрел на меня уже вполне благожелательно. — Поройтесь в карманах, бумажнике. Я как-то раз запихал, только через три дня отыскалось.
— А она важная, эта форма? — задал я бесполезный вопрос.
Лейтенант хмыкнул.
— Что же вы спрашиваете? Солидный человек, сами должны понимать.
Я принялся лихорадочно рыться в сумке. Да нет, бесполезно, документы лежали в пакете, плотном пакете из-под фотобумаги, не мог же один из них упорхнуть. Бумажник? Ну это глупо, карманы тем более. Тем не менее я осмотрел всё, где что-то могло затаиться. Чёрт побери! Может, этот молоденький лейтенант ошибается? Может, для моей поездки не нужно формы тринадцать?
Читать дальше