Эльфрида Елинек: Дикость. О! Дикая природа! Берегись!

Наступает такой день накануне зимних холодов, ничем не примечательный, когда он облачается в праздничные одежды (праздничные в его понимании, разумеется), но традиционная песнь странника не раздается из его уст, когда он отправляется в путь. Тяжело дыша, идет он по проторенной тропе. Ничему не удивляясь, поскольку дорога эта знакома ему испокон веку, шагает он наверх, туда, где гуляет ветер. Он следует зову с вершины горы. Чахлая трава за ночь покрылась инеем и прижалась к земле, теперь же с трудом выпрямляется. Скоро повалит снег, те, кто остался здесь, вдоволь им насладятся, начнутся зимние спортивные забавы. Покосились изгороди, подгнили жерди, и дыры кругом. Да им и не приходится огораживать загоны для скота, и никакой скот не ломится через них тупо и безмолвно. Нет, никто не напирает, и никого запирать не надо, кроме самих жителей. Никто не подрезает крылья праздному гуляке, и гуляет гуляка гоголем по окрестностям, помавая царственными крылами. У кого причина имеется избегать официальных лиц, а у кого — лисиц да птиц. Что ж, хозяин — барин. Нет здесь больше ни птиц, ни лисиц. Местности попригляднее тюк — да и высекут искру прибыли из своих зеленых-гор-и-тихих-долин, а этой до них ох как далеко. И до того ей, бедненькой, сноровки не хватает, что косяки гуляк богатеньких сюда не залетают. А местные всё запирают да по грошику собирают. Деревянными скелетами глядят эти жалкие изгороди, а то, что они огораживают, даже пространством-то не назовешь. Дерево — вот основная специальность этого человека, а обучался он ей в школе под названием жизнь. Мхи, лишайники да жалкие кусты — нет нигде той настоящей телекрасоты. Время разрушило всё без причины, улетучилась эссенция прожитых лет, остался лишь едкий уксус нынешней жизни. Повсюду, куда ни глянь, эта жуткая металлургия. Вредные доменные печи, которые то и дело сгорают дотла. Прокатный стан, чтобы понаделать всяких устройств. Жадных станков-проглотов. Цементный завод для пачкунов, что проезжают по федеральной трассе, — им бы только пыль серую разводить, больше они ни на что не годятся. Негашеная известь разъедает кости — в коже зверя или же в человечьей шкуре — всё едино. На кофе с пирогом пригласили его, этого человека, вот так-то! Все, что в этой местности прибрано да обустроено — его рук дело. Я лично, вот этими самыми руками, мастерил тут скамеечки всякие да мосточки мостил. Их теперь — целый лес, так что никакое лесничество не придерется, пусть экзаменуют, они у меня, как сосенки молодые, так и прут; когда безработица-то началась — что еще делать было, вот и пришлось ставить одну скамейку за другой — чем еще порадуешь приезжего-то? А недавно — нет, вы только послушайте! — мои дети от бывшей жены, причем оба, переехали в тирольские края, к Альпам поближе. Что ж, как говорится, ловкий в гору идет, а неловкий вниз колбаской катится да другим очень ловко на пятки наступает. Кстати, олимпийскую форму, ну совсем как у этих, из сборной, вполне можно достать. Она отражает красоту наших глубинных, внутренних представлений об олимпийском движении (Спорт! Спорт! Замечательно. Соединенные Штаты Америки, наше внешнее, дочернее предприятие!). Обратите на это внимание. Навстречу мне шумно обрушивается ручей, налившийся после дождей ядовитой водой. Я поднимаюсь вверх без труда, что-то тяжелое ушло прочь. Да уж, с тех пор как дети уехали, такая тишина стоит. В ушах у меня звенит от этой тишины — просто невыносимо. Осталось какое-то растительное воспоминание об ужасающем детском визге во время игры. Он: он осмелился решительно поднять руку на детей. Во многих газетах говорится, что так делать нельзя. Рука держит просветительскую брошюру для детей, с картинками. В брошюре схематично изображена нижняя половина женского тела. Похоже, самое замечательное время года пройдет без них. Никаких авансов, никаких адвентов с веночками. Ничего. Мои бывшие тесть и теща в единодушном порыве добросердечия выбрасывают на улицу все мои вещи — и вот у меня ничего нет. Дорогие книги, которые я выписывал по почте, валяются в грязи. Как долго я собирал эту коллекцию! А дело было так. Он выгнал из дому нашу дочь, а теперь сам гонимым прикидывается. Он — виновная сторона, вот пусть и убирается вон. Это наша квартира, наш дом, это наше всё. Дети были для нас всем на свете. Моя жена решила начать новую жизнь, и, как обычно, делает вид, что это обычное дело. очень мило. А он и знать ничего не знает.