Роман Сенчин - Дождь в Париже

Странно было, что дети, только что резвые, быстрые, сейчас тащились так же, как их немощные матери, бабушки и дедушки. Не обгоняли, не рвались скорее к разложенной на длинном столе возле барака помощи.

А потом началась раздача.

Без радости, интереса, даже без особой жадности, молча, люди тянули к себе все подряд. Старухи – девичьи топики и джинсы, женщины – мужские брюки, мужчины – женские сарафаны…

«Ну зачем вам брюки? – спрашивали страдальческими голосами ребята из общины. – Мужу? Нет? Зачем тогда? Вот платье посмотрите, вам наверняка подойдет».

Дети гребли еду. Карамельки, пачки китайской лапши, овсяное печенье, консервы.

Андрей стоял несколько в стороне и оторопело наблюдал. Много раз он видел нечто подобное, но по телевизору. Раздача гуманитарки в Африке, на юге Азии. Казалось, что такое может быть только там, далеко, да и не совсем по-настоящему. Постановочные сцены. А оказалось, в их городе есть места, где своя Африка, свое какое-нибудь Сомали.

И люди эти, еле шевелящиеся, в лохмотьях, с лицами опухшими, покрытыми шишками и коростой так, что невозможно было определить их национальность… Встречая подобных в центре, Андрей не задумывался, где они живут, что с ними случилось. Алкоголиков, пьяниц в Кызыле всегда было хоть отбавляй. Но раньше это были бытовые алкоголики, они имели квартиры, работали, и хотя буянили иногда, падали на асфальт, засыпали на скамейках во дворах, обнашивались, обрастали волосами, но все же оставались частью человеческой цивилизации. Эти же… Андрей нашел вроде бы подходящее слово – «морлоки». Из книги Герберта Уэллса «Машина времени». Но там морлоки агрессивны, опасны, они что-то делают в своих туннелях, что-то строят, следят за машинами, подающими воздух под землю, а эти, кожзаводские, – просто трупы. Трупы, которые еще двигаются. Ни утащить в свое подземелье, ни укусить они уже не способны.

Позже Андрей побывал с раздачей в других страшных районах Кызыла – в Шанхае, на Болоте, Безымянке (по названию улицы Безымянной, заканчивающейся бетонным забором СИЗО), за теплотрассой, где с середины девяностых расползались трущобы самостроя, в которых селились тувинцы из районов. Глядя на эти коробочки из горбыля, кусков ДСП, обломков сухой штукатурки, невозможно было представить, как в них можно зимовать. В коробках стояли железные печки или были устроены первобытные очаги с вытяжкой в потолке, подобно юрточным, но такой обогрев явно не спасал от мороза. Часто случались пожары и выгорали целые кварталы трущоб вместе с пьяными или измученными недоеданием людьми…

Женечка поначалу обижалась, что Андрей слишком много времени проводит в общине, потом стала присутствовать на службах, участвовать в чаепитиях, пару раз съездила на раздачи и в конце концов решилась на серьезный разговор.

Андрей видел подготовку к нему: Женечка была в эти дни молчалива и часто взглядывала на него так, что вспоминались взгляды Ольги перед уходом, но страха не чувствовал. Наоборот, щекотали интерес и азарт; он ни разу не ругался с ней, да и вообще с женщинами, и теперь этого захотелось. Не умом, а как-то иначе. В груди сосало желание…

В тот день – была осень, совсем недавно отметили годовщину свадьбы – Андрей не ушел раньше времени с работы. На улице пылил дождь, мелкий, но частый и словно бесконечный, налетали порывы ветра. Редкая для Кызыла погода. Почему-то тогда Андрею вспомнилось побережье Чудского озера, где жили теперь родители, и его первое впечатление от него. Тоже лил дождь, секли порывы сырого ветра. Вместо неба был огромный беловато-серый сгусток, деревья стояли обмякшие, с поникшими ветками, трава ярко-зеленая, как после заморозка. Озеро без видимого берега на той стороне чуть шевелилось, но это шевеление не было течением, вода никуда не текла и, кажется, кисла, умирала…

«И что, часто у вас такая погода?» – спросил Андрей папу, тоже будто обмякшего, прибитого к земле, шевелящегося, но бесцельно, впустую.

«Не часто. – Папа слишком резко, стараясь разубедить, замотал головой и тут же перестал, вздохнул: – Но и не редко. Льет иногда по неделе».

И вот то, что тогда сразу оттолкнуло от места, где поселились родители, пришло сюда. Да нет, конечно, затяжные дожди случались каждую осень, каждое лето, но сейчас казалось, что это тот самый сгусток добрался с Чудского озера до Енисея. Добрался и разъедает кислыми каплями город, степь, заражает чистую речную воду.

Ехать в церковь не стоило. Вряд ли там соберется сегодня много людей, а если будет трое-четверо-пятеро, они станут больше внимания уделять каждому пришедшему. Внимания к себе Андрей не хотел, уделять другим – не мог. Хотелось быть с людьми, но так, почти незаметно. Тихонько сидеть, слушать добрые слова, отвлекаться на свои мысли.