Гилберт Адэр - Мечтатели

Волосы на лобке у него росли очень темные, шелковистые и совсем не курчавые, как у японца или китайца. Яички казались не больше двух сероватых ягод крыжовника, а член с обрезанной крайней плотью был коротким — на грани патологии, но не за нею — и таким пухлым и округлым, что походил больше на третье яичко. Гениталии Мэттью были так трогательны, что вызывали желание немедленно прикрыть их ладошкой, словно дрожащего воробушка.

Именно так Изабель и поступила. Прежде чем Мэттью успел выразить протест, она принялась массировать его член опытной рукой, рукой ваятельницы, придающей глине форму, разглаживая неровности и складки на ее поверхности.

Мэттью ранее никогда не испытывал прикосновения чужой руки к своим половым органам, и ему показалось, что у него выросла новая, неведомая ему часть тела. Он затаил дыхание. В глубине его существа стремительно рассасывался какой–то тугой и тяжелый узел, на котором так долго была распята его душа.

И когда Teo отпустил его руки, Мэттью инстинктивно сомкнул их на плечах Изабель. Тогда она опустилась на ковер рядом с ним, сжав в руке его член, который уже походил на кривую ручку софы в стиле ампир, и вырвав тем самым сдавленный стон из его груди.

Сначала встретились их губы, затем тела.

Оставалось преодолеть последнее препятствие: они оба были в некотором смысле девственниками. Изабель — потому что не занималась любовью ни с кем, кроме своего брата, Мэттью — потому что занимался любовью только с самим собой. И все же слияние произошло легко и быстро, как у двух половинок пуговиц–кнопок, которые ставят иногда на рубашки.

И пока снаружи под окном спальни тем временем звучал необычный аккомпанемент из шороха тысяч ног и завываний полицейских сирен, Мэттью и Изабель, глухие к внешнему миру, предавались очаровательно неловким любовным забавам под пристальным, самодовольным взглядом Teo, следившего за тем, как проигравшие выплачивают штраф.

В этот вечер в le quartier des enfants никто не крался на цыпочках вдоль коридора. Но если бы кто–то крался, то, достигнув приоткрытой двери в комнату Teo, в которой горел ночник, он увидел бы Teo, Изабель и Мэттью, спящих в одной кровати, словно зверь о трех спинах {59} 59 В.Шекспир. «Отелло». Акт 1, сцена 1. . И хотя эта первая ночь, проведенная вместе, стала поворотным пунктом для существовавшего в квартире равновесия сил, она не положила конец Кинотеатру на дому». Напротив, с нее начался совершенно новый этап игры.

Теперь им предстояло играть в нее изо дня в день с той же монотонной одержимостью, с какой моряк, потерпевший кораблекрушение, играет сам с собой на песке в крестики–нолики, с какой заключенный разрабатывает шахматные эндшпили, используя вместо доски тень, отброшенную на пол оконной решеткой, а вместо фигур — куски хлебного мякиша. Увы, они не знали того, что были в этой игре не игроками, а пешками, которые передвигал с клетки на клетку истинный игрок, тень которого нависала над доской, как тень Фантомаса нависала над Парижем в классическом немом фильме Луи Фейада.

Следующие две недели с неба лились такие потоки колючей холодной дождевой воды, что наша троица была вынуждена почти все время проводить дома.

Вначале Teo еще продолжал регулярно совершать вылазки в шестнадцатый округ, объезжать дворец Шайо по кругу на мопеде, а затем возвращаться домой с картонкой молока или с багетом, за которыми он якобы уезжал. Но вскоре, однако, он стал выезжать все реже и реже, пока наконец окончательно не забросил мопед ржаветь в сыром подъезде.

У настенных часов постепенно кончился завод, но никто их больше не заводил. Постели оставались незаправленными, посуда — невымытой, шторы — задернутыми. Сначала время дня, затем день недели и, наконец, даже месяц года потеряли всякое значение. Субботы и воскресенья, которые в упорядоченной жизни бюргера суть тузы и короли в колоде будних дней, пролетали незамеченными, ибо ничем не отличались от безликих сред и четвергов, и в конце концов единственной точкой отсчета, которой измерялось течение времени, стали визиты в роскошный супермаркет по соседству.

Эти налеты — ибо таковыми они, по сути, были — приводили Мэттью в такую же панику, в какую его привел в свое время забег через Лувр. Пока он наполнял свою тележку продуктами с полок, его спутники ловко набивали карманы и подкладки своих пальто омарами, трюфелями и икрой, манго, паштетом из гусиной печенки, персиками, а как–то раз в запомнившийся всем день Teo даже умудрился спрятать здоровенную бутылку шампанского в недра своих вместительных вельветовых джинсов. На кассе Мэттью нервничал так же, как иные нервничают в аэропорту на таможне.